Ради этого серого Неба

Покосившиеся заборы, самодельные печи, свежеиспеченный хлеб и стеклянная банка со сметаной, счастливая рыжая собачонка. Эти рисунки были наполнены чистотой и трепетом, искренней любовью к деревенской жизни, родному краю.

После переезда в город мама поступила на вечерние курсы в Санкт-Петербургскую академию художеств и совмещала работу с дополнительным образованием. Она часто говорила о том времени как о самом счастливом в ее жизни: было жилье, работа, любимое занятие – и все это в красивейшем городе, куда она мечтала попасть.

Но, как это часто случается, в ее жизнь пришел привлекательный и очень галантный молодой человек в форме.

Они познакомились в центре, во время развода мостов. Она – невысокого роста, со светлыми волосами до плеч, в легком ситцевом платье в мелкий цветочек небесно-голубого цвета – была с парой подружек. Он – метр девяносто, волевой подбородок и смеющиеся глаза – в компании сослуживцев, охранявших порядок. В ту белую ночь все веселились и общались, кроме двоих застеснявшихся – отец, единственный из мужчин, снял головной убор при разговоре с девушкой и был немногословен.

И все же после того знакомства встречи стали регулярными.

Храня отношения в тайне, они много времени проводили вместе, при встрече сообщали друг другу новости или пересказывали очередную прочитанную книгу. Красота Петербурга, юношеские мечты, первая любовь… Как тут устоять? Дни шли, он служил, а она продолжала рисовать, но когда пришло время поступления в академию, аист принес весть.

Она могла промолчать, исполнить свои мечты, но вместо этого на свет появился я.

Я пересматривал мамины рисунки, когда был еще совсем юным, и мог прочувствовать атмосферу места, в котором никогда не был, погрузиться в него. Мое воображение переносило меня от пятен на потрепанной бумаге к чистой реке или в гудящий разговорами дворик. Я чувствовал запахи, представлял, как гуляю босыми ногами по траве. Она позволяла играть рядом, пока рисовала, и смеялась над «серьезной моськой», с которой я пялился на ее наброски и книги.

Со временем мне выдали кисточку, бумагу, акварельные краски и несколько простых карандашей. То были счастливые моменты, но недолго.

Мой отец не был плохим человеком, он верил в службу и праведность своего призвания. Конечно, как поступило бы большинство правильных мужиков, он не воспринял с радостью мое увлечение. Поначалу проскальзывали колкие замечания – «растишь себе девку» и «я не для этого его делал».