Джофранка

Друзья называли её «ляля» (красавица), враги презрительно шипели «шувани» (ведьма)! Её тонкую талию можно было обхватить ладонями, а чёрные толстые косы были такими длинными, что строптивая цыганка часто использовала их как хлысты. В её миндалевидных глазах танцевали языки пламени, когда Джофранка злилась или была особенно счастлива.

Притягательная внешность и особый дар врачевания могли сделать из неё королеву, родись Джофранка в другое время и в другом месте. Но она была простой цыганкой – дочерью палящего солнца и свободного ветра. Все её достоинства и таланты оборачивались против неё, ибо завистливые люди приписывали им дьявольское происхождение.

Её смуглая кожа не знала крема и пудры, а сбитые, мозолистые ноги никогда не видели обуви. Вся её жизнь была большой пыльной дорогой. Их табор кочевал из места в место, гонимый то разбойниками, то служителями церкви. В своей навьюченной повозке Джофранка всегда оставалась одна, пока однажды, шестнадцать лет назад, их табор не остановился в столице Восточного королевства.

Начало весны по традиции с широким размахом отмечалось в Суриме. Все улицы города были украшены цветами и яркими лентами. В тот год жители с нетерпением ожидали трёх событий: дня весеннего равноденствия, возвращения с войны принца Янко и рождения его наследника.

Праздничным вечером сотни людей допоздна танцевали на центральной площади. Джофранка сидела в стороне и, подпевая танцующим, плела венок, как вдруг среди громкоголосого пения, звона бубнов, бренчания гитар, металлического лязганья золотых бус и браслетов ей почудился детский плач. Старуха тут же затаила дыхание и прислушалась. Кто-то мог принять этот звук за мяуканье мартовского кота, но Джофранка поняла – это ребёнок. Несмотря на кажущуюся слабость и дряхлость, она с ловкостью лисицы пробиралась сквозь ликующую толпу.Когда же ночная мгла и шум ликующей толпы проглатывали тонкий след, по которому шла цыганка, Джофранка останавливалась и, вскидывая вверх растопыренную костлявую кисть правой руки, вся обращалась в слух. Её ноздри жадно втягивали сырой ночной воздух, глаза напряжённо вглядывались в темноту. Отыскав потерянную нить, старуха вновь устремлялась в нужную сторону, приговаривая: «Мэ тут шунэ'са! Мэ ява' ( Я тебя слышу, я иду)».

Подкидыши не были редкостью в таборе. Люди часто оставляли детей около постоя цыган. Обнаружив найдёныша, никто не спрашивал, откуда он взялся и где его родители. Любая крошка, оказавшаяся в таборе, становилась ромалом.