Слепой секундант

– Тпрусеньки… Диво, что до ночи доехали, – сказал он, соскакивая наземь и топая ногами, чтобы разогнать кровь. – Милостив Бог! Дядя Еремей, а дядя Еремей! Как там барин?

Окошки потрепанного возка были плотно затянуты серым сукном – выглянуть невозможно. Кривая низкая дверца отворилась, высунулась небритая суровая физиономия.

– Нишкни… Подсоби-ка… Андрей Ильич, сударик мой, пожалуй ручку… ножку вот сюда… Тимошка, дверь держи, черт немазаный…

Вдвоем они вывели из экипажа мужчину в распахнутой шубе поверх армейского пехотного мундира, но без треуголки – ее заменяла круглая меховая шапка.

На голове у приезжего, кроме того, были две повязки, белая и черная. Белая, видная из-под шапки, обхватывала лоб и затылок, черная закрывала глаза. И шуба, и даже шапка мужчины оказались в сене, которым Еремей ради тепла и мягкости заботливо устлал возок.

– Андрей Ильич, через три шага калитка. Раз, два, три… – поддерживая барина под локоть, говорил Тимошка. – Вот она, стойте. Отворяй, дядя Еремей.

– Что там? – спросил Андрей. – Утро?

– Вечер, мой батюшка, – отвечал Еремей. – Тимошка, ступай, постучись.

Одним прыжком взлетев на крыльцо, кучер забарабанил в дверь.

– Кого бес несет на ночь глядя? – отозвался старческий голос.

– Дядя Никита, мы это! Свои! Господин Соломин да мы с дядей Еремеем! Отворяй!

– Ахти мне! Приехали! Что ж без письма? Барин и не ждал… Отворяю, отворяю!

– Какое письмо?.. – проворчал Еремей. – Писать-то некому…

Дверь распахнулась, Андрея ввели в сени.

Он помнил эти сени, помнил кисловатый запах и те четыре шага, что следовало сделать до другой двери. Вот только направление утратил – качнулся было вперед, но замер в неуверенности.

– Помогай, дядя Никита, – сказал Тимошка, – а я к коням, обиходить надо…

– Вели Ивашке, пусть выйдет, – перебил Еремей. – Поможет чемодан с сундуками внести.

Старый слуга поднял свечу повыше и с изумлением уставился на гостя.

– Андрей Ильич, да что же это? Святые угодники… как же?

– А вот так, – буркнул Еремей.

 – Теперь понял, отчего письма не было? Иди, доложи барину.

– Бегу, бегу… Ах ты ж, горе какое… – Дядя Никита, уже разувшийся на ночь, пошлепал по коридору, призывая: – Барин, барин, ваша милость! Господин Соломин! Выходите, встречайте!

Ему навстречу уже спешил хозяин в полосатом архалуке, кое-как подпоясанном, в турецких парчовых туфлях. Голова его была повязана красным фуляром.