Беги! Прячься! Молись!

Беги! Прячься! Молись!

Диана Ва-Шаль

Хроники змей и серпов #2

Они скрываются в темноте. Пристально наблюдают ночами через оконное стекло. Подслушивают шепоты. Чуют страх и материализуются, коль поверишь в них и расскажешь о них вслух.Кто стоит в коридоре за дверью напуганного безымянного парня, пока он тщетно старается уверить себя, что просто бредит в страхе и отчаянии, в секунду, когда болезненно-желтая лампочка остается единственным светом в сгущающемся мраке?

Диана Ва-Шаль

Беги! Прячься! Молись!

Сгорбленная поза.

Локти плотно прижаты к телу. Легкое раскачивание из стороны в сторону, в пустой попытке убаюкать себя и заставить успокоиться. Впалые щеки изнутри искусаны практически до крови.

Ему исполнилось двадцать шесть две недели назад. На вид – все сорок. Волосы тронуты серебристой сединой; глубокие синие мешки под глазами. Взгляд, испуганный и притупленный, не знает, за что зацепиться: темные очертания комнаты нависают и связывают, душат, заставляют съеживаться.

Воздух дрожит (или парень дрожит?), а прохладный ночной воздух, проникающий через приоткрытое окно, кажется, обжигает легкие.

Парень бы вспомнил свое имя – да только любой неосторожной мыслью боится накликать на себя беду. Точно сочным куском мяса поманить собаку, страшится одним своим именем привлечь тени по его душу и плоть. Ждать мучительно. Еще мучительнее представлять наихудший сценарий в неспособности увидеть благоприятный исход. Кода захлопнется его клетка, и станет мучительно тяжело дышать, он будет молить лишь о скорой кончине.

Мысли о бегстве – пустышка. Ни сбежать, ни спрятаться. Молиться, как завещала когда-то бабушка? О, Небеса, он ведь уже и не помнит ее лица! И слов молитв не помнит. Впрочем, он с трудом припоминает и последние годы – вместо болезненных эпизодов памяти белые рубцы, вспышками проплывающие перед глазами. Сознание заботливо порезало киноленту жизни на мелкие невоспроизводимые куски, чтобы раз за разом он не погружался в вязкое болото круговорота рождений и смертей.

Смотрит в коридор, освещенный одной темно-желтой лампочкой, свисающей с потолка прямо на проводках. Паучьими лапами расползаются тени от проводов по оштукатуренному потолку. Перед глазами – плотная запертая дверь, подпертая тумбочкой. Переводит взгляд – внимание упирается в окно. За стеклом жужжит и стрекочет сотнями тысяч голосов белоснежный город, наполненный разноцветными огнями и неоновыми вывесками.

В тишине чудится шепот.