Дети палача. Месть иссушает душу

За пределами Исходных земель, называя имя Таракот, не забывали добавлять «трусливый». Государю всюду мерещились заговоры. Он не доверял никому, но это не мешало ему верить интриганам и клеветникам, которые пользовались его страхом в своих интересах. Лишь государыня Трейда могла успокоить сына и приструнить лжецов, но полгода назад она скончалась. Связь между этим печальным событием и участившимися казнями была очевидна для тех, кто не разучился разумно мыслить… для таких, как Легис.

Возле лестницы Ростер Агор остановился и один из законников подтолкнул его в спину. Процессия поднялась на эшафот. Глашатай выдержал небольшую паузу и начал зачитывать постановление суда. Толпа притихла. Четкий голос глашатая разлетался по площади, эхом отражался от стен домов и, без сомнения, достигал ушей государя:

– … на основании закона судебного уложения Исходных земель, одобренного государем…

Люди знали каждое слово.

Менялись лишь имена и статус обвиняемых, но не общий текст в свитке глашатая.

Легис увидел, что Ростера бьет мелкая дрожь. Палач знал, скольких усилий стоит советнику держаться и мандраж лишь мизерное проявление слабости. На месте министра многие бы уже упали на колени и обливались слезами, или стояли с отрешенным видом, так как их разум смилостивился и вырвался из реальности. Ростер, без сомнения, человек сильный духом.

– …приговаривается к смерти через лишение головы! – закончил глашатай и начал сворачивать свиток. – Прошу палача привести приговор в исполнение.

Над площадью царила тишина. Законники подвели Ростера к плахе, поставили на колени и отошли.

«Держись! – молил Легис. – Осталось немного…»

Министр расправил плечи и посмотрел на небо. В глазах отразились плывущие облака. На несколько мгновений уголки губ Ростера приподнялись, и палач подумал, что сейчас министр видит ни небо, а образы из прошлого, что-то далекое и приятное.

Легис часто наблюдал подобное, словно сознание перед смертью давало мимолетное отдохновение, погружая в глубины памяти, в те времена, когда все было хорошо. Министр зажмурился, глубоко вздохнул и положил голову на плаху, при этом он не дрожал и выглядел спокойным, видимо вложив в последние мгновения жизни остаток силы воли.