Байки саламандры

Однако, по мнению сказочника, этим картинам удается в высочайшей мере передать настроение и суть как всего произведения в целом, так и его частей вроде эпизодов и персонажей, в частности. Сказочник благодарит талантливейшего иллюстратора и очень надеется, что они вместе смогут завершить эту серию сборников.

В любом случае, врата в сказочный мир открываются с первого же листа, после этого и не закроются, покуда все мучившие сказочника мысли не найдут свой покой в волшебном лесу, мрачных избушках или высоких замках.

Сказочник для будущих людей

В душе огонь, что рукопись создать мог.

А в разуме сплошной клубами смог.

Все мысли созданные не видели пути,

Идя по коим, до людей могли б дойти.

И самому казаться стали чушью.

Единственный читатель съеден глушью.

Возможно, ночью черти посмеялись,

Когда мне, глупому, как музы представлялись.

Я в местных родниках хотел найти

Развилку к двум решениям впереди

И либо напоить водою вдохновение,

Иль утопить, как пса, по личному велению.

В таком покое я или отчаянии,

Что съесть меня не возникает чаяния

У лиса, волка, даже у медведя.

Проходят мимо, лишь стволы пометя.

И оленята походили под рукой,

Как тот котенок, малый и рябой,

Что чувствуют усталость, не опасность,

И с ней помочь желают малость.

Деревья в листьях словно монстры,

А ветвь без листьев – зуб то острый.

И облака похожи на чудищ, знай:

Чудовищная бойня, где горизонта край.

И вот я вышел к роднику в скале

В росе, как комары в смоле.

Тяну я руку к медленной воде

И к на поверхности ее звезде,

Когда внезапно голос услыхал:

«Хоть и печален, все равно нахал».

Тот голос был будто из главы

Моей, извилины которой словно рвы.

Из родника, как сердца водопада,

Летел посланец рая или ада.

То девушка с большую ростом брошь,

Но в взгляде вызов: «Чтобы жить, не трожь!»

Все тело как из неба сделано.

А крылья – как у бабочек панно,

Но с яростью в раскрашенных глазах,

Словно бы на кобре, что наводят страх.

«Я должна бы тебя утопить,

Столь легко вот меня разозлить.

Но интригу посеял ты, смертный.