Кукуруза

Именно это помогало мне быть со всеми в добрых отношениях. В то же время для меня было чрезвычайно важно не позволять никому лезть себе в душу и не разрешать кому-либо помыкать мной.

Меня вполне устраивала репутация слегка «шизанутого» человека, который не мечтает о том, как бы тайком приложиться к заветной бутылке со спиртом или найти укромный уголок, чтобы всласть потискать какую-нибудь зрелую матрону или сопливую девчонку из числа медсестер. То, что меня иногда заставали за медитацией или стоящим на голове, лишь укрепляло желание нормальных людей держаться от меня подальше.

Во всем отделении был лишь один человек, который, на каком-то интуитивном уровне, всегда понимал меня. Это был наш фельдшер, которого все называли дядя Маис. Вслух я его часто называл Mon Ami, а про себя именовал просто Кукурузой. Когда я услышал впервые его речь то, я подумал, что он меня дразнит. Благодаря усилиям логопедов я лишь слегка картавлю. Уж во всяком случае контрольное слово “кукуруза», в отличие от дяди Маиса, я могу вполне сносно произнести.

Да, забыл отметить, что дядя Маис был рыжим. Дома мне не раз говорили, что число рыжих в мире катастрофически уменьшается. Доминантные гены шатенов и брюнетов уничтожают рецессивные гены рыжих. И ничего тут поделать нельзя. Мама с гордостью любила повторять, что в молодости рыжим был ее отец и все её двоюродные братья. А вот уже в следующем поколении у нас не было ни одного рыжего. Но ведь рыжие тоже рано или поздно седеют, а вот дядя Маис упорно не желал седеть.

Копна его волос по цвету напоминала мне рыжую метелку вокруг початка кукурузы.

Меня удивляло другое. Даже самые крутые и уверенные в себе врачи перед вынесением какого-то важного медицинского вердикта всегда перебрасывались парой-тройкой слов с Кукурузой. Неужели они советовались с ним? Мало-помалу из каких-то обрывков разговоров я понял, что дядя Маис, что называется, не настоящий парамедик, а просто-напросто недоучившийся студент-медик. Правда, четыре курса он все-таки одолел.

О причинах того, почему он так и не смог получить диплом, иногда шушукались наши медсёстры, намекая на то, что в прошлом у него была та большая любовь, которая оставила его без диплома и навсегда обеспечила существование в его сердце небольшого кусочка выжженной пустыни.

У меня все эти разговоры вызывали просто зевоту. После того, как я в шестом классе без памяти влюбился, я понял, что больше никогда в жизни не буду таким придурком.