ЧМОД 666

Другой город, другая страна, другой язык – все это способствовало забыванию.

– Про ту позапрошлогоднюю московскую историю, – пояснила моя подруга.

– Полагаешь? Ладно, сегодня же и начну… нет, лучше завтра. На сегодня есть другая идея, и ты поможешь ее осуществить!

– Это ты о чем? Хочешь обратиться ко мне с нескромным предложением?

Задав свой вопрос, Елена посмотрела на меня вопросительно и пристально, а я только и смог что сказать в ответ:

– Да, но не сейчас, – задергался я. – Сначала мы дождемся вечера, потом поужинаем… Потом немного пройдемся, а уж после… А вот завтра же я начну писать всю ту мистическую чушь, что привиделась мне пару лет назад.

Ну не могу же я серьезно верить во все это?! Ты не согласна?

– Не согласна, – разочарованно повторила моя подруга. – Ты не веришь потому, что не желаешь верить. Глядишь на мир со стороны ограниченного прагматика и циника. Вообще хочу тебе сказать, что сейчас ты слишком много переворачиваешь с ног на голову.

Смотри на все шире. И легче! Ты видишь только то, что хочешь знать, или то, что тебе показывают, но ведь это глупо – сознательно ограничивать зону видимости. А запудрить мозги могли и как-нибудь проще. Без всей этой мистики. Поэтому – пиши.

– Ненавижу чистые страницы, они вгоняют меня в тоску.

– Тоже мне Стивен Кинг нашелся! – засмеялась она. – Но я же вижу, что у тебя руки чешутся. А то давай я! Думаешь, не смогу?

– Сможешь, почему нет?.. Считаешь, заслуживает внимания? Может, не стоит? Все равно никто мне не поверит, – неохотно возразил я, ибо лукавил: мне очень хотелось об этом написать.

– Вот и хорошо, что не поверят! Пусть считается фантастикой. Так даже лучше, – не отставала Елена. – Написать можно все что угодно. Когда-то, давным-давно, жил-был один немец, известный под псевдонимом Гуттенберг. Так вот, сей почтенный муж изобрел отличную штуку: при помощи печатного станка мир получил много знаний, но приобрел и великие печали.

Мы в нынешнем мире желаем существовать свободно, употреблять все его блага и обмениваться самыми изумительными идеями, сегодня – странными, а завтра – общими. Мне по душе критерий, который выбрал себе Пушкин. Когда кто-то спросил его мнение о «Путешествии из Петербурга в Москву», он ответил, что творение сие написано без любви. Текст можно посвятить самым низменным или самым высоким идеям, но, написанный с любовью к человеку, он делается благородным.