Когда ты исчез

Следующие несколько месяцев я носил маску заботливого мужа, прекрасного отца и верного друга. Однако в глубине души вынашивал мысли о своей предстоящей кончине. Подыскивал подходящий момент, место, способ. Обдумывал все варианты: от гаража с выхлопными газами до получения разрешения на дробовик; от прыжка с моста на автостраду до прыжка с привязанным к ногам грузом в канал Блисворт.

Однако ради детей прежде всего следовало позаботиться о Кэтрин – удостовериться, что она зализала раны и выдержит дальнейшую дорогу одна, даже когда в парусах стихнет ветер.

Я взял на себя заботы о семье, пока моя жена телом и душой не пошла на поправку.

По мере того как она расцветала, самому мне становилось хуже.

Трудно, конечно, подобрать подходящий момент, чтобы огорошить жену известием о самоубийстве мужа, но Кэтрин даже в худшие минуты жизни была сильнее меня. В конце концов она воскреснет из моего пепла и сумеет достойно, в меру своих возможностей, взрастить детей. Пусть сама решает, что рассказывать им о моей смерти.

Пока они были слишком юны и не могли разглядеть истинную природу своего отца, увидеть все его недостатки. Хотелось бы, чтобы так оно осталось и в будущем…

Наконец я выбрал способ и место, которое знал как свои пять пальцев. Место, где была спрятана одна из моих страшнейших тайн, – лес неподалеку от нашего дома.

План был прост. Залезть на дерево, привязать к ветке четырехметровую веревку и надеть на шею петлю. А потом прыгнуть, молясь про себя, чтобы в рывке сломалась шея, ускоряя неизбежный конец.

Не хотелось бы долго биться в петле, теряя жизнь по капле.

Вот что мне предстояло. Вот что я задумал. Вот ради чего много раз уходил в лес.

Но теперь, когда я окончательно решился, дело застопорилось. Просто не хватало сил. Уже пятая попытка за две недели кончалась тем, что я вставал лицом к дереву, сжимая в кулаке веревку, однако не осмеливался сделать последний, роковой шаг. И всякий раз возвращался к Кэтрин еще более разбитым, чем уходил.

Сегодня получилось так же.

Я не боялся смерти – во всем мире не осталось ничего, что могло бы меня испугать. Я не мучился угрызениями совести за то, что бросаю детей, – на самом деле я давно от них отказался, только никто этого не заметил.

Меня терзал один-единственный страх – я не знал, что будет там, за пределами жизни. Надеялся на вечное забвение чистилища, однако был риск, что там окажется то же самое, только с серой и пламенем.