Последняя колония

Мурали не питает особой симпатии ни к тебе, ни к тебе, поэтому цена будет справедливой. Идет?

Ченджелпеты задумались над моими словами, то есть напрягли мозги, пытаясь сообразить, можно ли найти какой-то иной выход, при котором одному из них пришлось бы заметно хуже, чем другому. В конечном счете оба, похоже, решили, что им придется страдать одинаково, а в этой ситуации такой результат был, по-моему, оптимальным. Так что им осталось лишь сдержанно кивнуть.

– Вот и прекрасно, – подытожил я.

– Моя коза никогда такого не допустит! – возмутился Афтаб.

– Я беспокоюсь вовсе не из-за козы, – ответил я, указывая им на дверь.

Они удалились, так и не поняв, что я имел в виду, и в кабинете тут же появилась Савитри.

– Вы заняли мое кресло, – заявила она.

– Считай, что я тебя обманул. – Я положил ноги на стол. – Раз ты не научилась справляться со сложными делами, значит, ты не готова к высокому посту.

– В таком случае я вернусь к скромной роли вашей секретарши и смиренно сообщу, что, пока вы развлекались с Ченджелпетами, вам звонил констебль.

– Что же было нужно констеблю?

– Не знаю. Я только успела сказать, что вы заняты. Вы же знаете констебля. Сплошная грубость.

– Суровая справедливость – вот девиз нашего констебля, – изрек я. – Если случилось что-то действительно важное, я рано или поздно об этом узнаю, тогда и буду беспокоиться.

– У вас нет бумаг, – безжалостно констатировала Савитри. – Вы отдаете их мне.

– Ну и как, все готово?

– Пора бы вам усвоить, что готово, – наставительным тоном заметила Савитри.

– В таком случае, думаю, мне можно расслабиться и погреться в лучах собственной славы великого мастера управления.

– Я очень рада, что вы не наблевали в мою корзину для бумаг, – нахально заявила Савитри. – По крайней мере, я сама смогу воспользоваться ею для той же цели.

И довольная, что последнее слово осталось за ней, она закрыла дверь, не дав мне возможности сразить ее блестящей репликой.

Такие отношения установились у нас к исходу первого месяца совместной работы. За это время она пришла к выводу, что, несмотря на мое военное прошлое, я не был слепым орудием колониализма. А даже если и был, то у меня все же имелись здравый смысл и какое-никакое чувство юмора.