Кукла

Тинка располагалась так, чтобы стена за ее спиной или диван, на который она садилась, наилучшим образом могли подчеркнуть красоту ее наряда, или золотой отлив ее волос, или же очарование зеленых глаз с янтарными искорками. Да, обычно от ее красоты было глаз не оторвать.

Однако сейчас ее вряд ли можно было назвать красавицей.

В ней было трудно разглядеть красавицу, по-скольку мужчина, осыпая ее ругательствами, метался за ней по комнате, гоняя от стены к стене. Наконец он оттеснил ее в узкий проход, зажав между роскошной двуспальной кроватью и туалетным столиком с мраморной столешницей.

Мужчина не обращал внимания на рыдания и мольбы Тинки. В руках он сжимал кухонный нож, которым последние три минуты полосовал красавицу.

Поток ругательств, лившийся из уст мужчины, не ослабевал ни на секунду, как и гнев, что овладел им. И то и другое оставались неизменными. Нож раз за разом описывал сверкающую дугу. Казалось, он жил своей жизнью и совершенно не зависел от обилия сквернословий, произносимых мужчиной.

Ругательства и нож, словно сообщники, вершащие одно и то же злодеяние, идеальным образом дополняли друг друга. Брызги слюны, срывавшиеся с губ, мешались со струйками крови. Тинка, чувствуя, как лезвие снова и снова вспарывает ее плоть, умоляла своего мучителя остановиться. Она повторяла и повторяла его имя, пытаясь прекратить этот кошмар. Но мужчина не знал пощады. Бесконечно сыплющиеся ругательства, безустанно сверкающий блеск острого как бритва лезвия – все это загнало истекающую кровью Тинку в дальний угол спальни, где красавица задела головой висевший на стене подлинник Шагала. Еще один жуткий взмах ножом, еще одна резаная рана на миниатюрных грудках, идущая параллельно тем, что уже имеются. Лезвие скользит вниз, оставляя кровавый росчерк на плоском животе, с треском распарывает шелковый пеньюар. Чем ближе мучитель, тем глубже становятся новые раны. Тинка вновь произнесла имя мужчины, она прокричала его. Потом красавица тихо прошептала: «Умоляю» и прислонилась к стене, сбив картину Шагала. Заключенное в раму полотно сорвалось с крючка и, пролетев мимо золотистых волос, жутких ран на горле и груди, изрезанного, пропитанного кровью синего пеньюара, каштановых лобковых волос, грохнулось на пол у ног Тинки, на которых синели атласные тапочки. Задыхаясь, кашляя кровью, красавица упала ничком, налетев лбом на широкую дубовую раму картины. Ее русые локоны окутали буйство красок Шагала будто бы золотистой дымкой.