Безымянная

Клов, которого я знала, перерезал бы горло Золе только за то, что тот притронулся ко мне.

– Не тормози, ныряльщица! – прокричала Калла из прохода, придерживая одной рукой открытую дверь.

Я окинула Клова взглядом длиной в один вздох и проследовала внутрь, оставив его и солнечный свет. Я ступила в зябкую темноту, сапоги отбивали четкий ритм по деревянным половицам, несмотря на то что моими конечностями завладела дрожь.

За мной растянулась бескрайняя морская синева. Единственный способ выбраться с корабля – узнать, что задумал Зола, но у меня не было тузов в рукаве.

Ни затонувшего корабля, полного самоцветов, для сделки, ни денег, ни секретов, что вызволят меня из ловушки, в которую я попала. Но даже если за мной и плыла «Мэриголд», я была совершенно одна. Груз мыслей камнем повис внутри меня, и на плаву меня удерживала только ярость. Я не стала подавлять ее – чувство завладевало мной – и снова взглянула на Клова.

Неважно, как Клов оказался на «Луне». Сейнт ни за что не простит такое предательство.

Да и я не могла. Никогда еще отец не был так близок мне, и вместо испуга меня наполнило чувство крепкой силы. Ноги будто якорем пригвоздило к палубе в момент, когда меня озарило.

Я не какая-то джевальская ныряльщица, не пешка во враждебной игре Золы с Уэстом. Я дочь Сейнта. И прежде чем я сойду с «Луны», об этом здесь узнает каждый мерзавец.

Два

В каюту рулевого вела ясенная дверь с выжженный на ней гербом «Луны». Над тремя стеблями ржи возвышался полумесяц.

Калла открыла дверь, я последовала за ней. Меня окутал прелый затхлый запах старых бумаг и лампового масла.

Пыльный луч света пеленой покрывал каюту, растворяясь в темных углах. Неравномерный цвет стен выдавал истинный возраст корабля. Старый, но прекрасный: в каждой детали каюты чувствовалась искусная работа мастера.

Пространство не было захламлено: в нем выделялись только обшитые атласом стулья, стоявшие у длинного стола, во главе которого сидел Зола.

В центре стола красовались серебряные подносы с едой и золоченые подсвечники. Лучи света танцевали на блестящих ножках фазана и жареных артишоках с почерневшей кожурой – настоящее пиршество.

Даже не посмотрев на меня, Зола подхватил кусочек сыра из миски и уложил его на край своей тарелки. Над головой Золы, поскрипывая, на крючке висела поржавевшая люстра, отбрасывающая мерцающий свет – на ней осталось совсем немного хрустальных шариков.