Слипперы

Если он силен энергетически, он может уловить и сигналы, идущие не от вас, а к вам. То есть, грубо говоря, информацию о том, как с вами собираются поступать другие люди. Хотя нет. Опять не то. Или не совсем то. Попытаюсь объяснить, потому что все это важно. Дело в том, что с двадцатисемилетнего возраста у меня прорезался дар. К тому времени я уже четыре года как окончил факультет журналистики МГУ и работал в одном из глянцевых журналов. Писал материалы об известных в стране людях, их творческом, так сказать, пути и личном счастье.

Или несчастье. У кого как. Само собой, мне приходилось встречаться с героями этих материалов и ворошить их прошлое и настоящее. И вот в процессе общения с довольно известным старым художником, который и должен был стать героем очередного материала, я вдруг понял, что вижу его. Именно вижу. Таким, каким видел себя он сам. Пожилым, уставшим, потерявшим интерес к жизни, давно истощившимся как художник. В то время как он говорил, что полотна его выставляют в лучших картинных галереях мира, и о том, что его жена, с которой он прожил сорок лет, всегда была его музой и именно благодаря ей он состоялся как художник, я ясно видел, что он ненавидит свою жену. А картины, висящие в музеях, не имеют для него никакой ценности. Он скорбел о дочери, которая умерла в двенадцатилетнем возрасте, которую он любил больше всего на свете, любил по-настоящему, и в смерти которой была виновата именно его жена. Потому что она не вызвала врачей, когда надо было это сделать. И в душе этого угасающего старика была ненависть и скорбь, а рассуждал он о русской живописи и ее традициях, потому что надо было на что-то питаться. А для этого нельзя было выпадать из обоймы. Непонятно каким образом, но именно это я и видел в его душе. Помню, что в первую минуту меня передернуло. Слишком уж необычным было ощущение. Как будто сидишь в зале и смотришь на героя фильма, который прокручивает перед собой и одновременно перед зрителем свою жизнь, пытаясь в ней разобраться. Думаю, если бы передо мною сидел мой ровесник, ощущение было бы не таким острым. Хотя бы потому, что осадок от прожитой жизни еще не успел сгуститься. И помню, что я сам смешался настолько, что старик с удивлением поглядел на меня. Он решил, что я наркоман. Я уловил это сразу же, как только он об этом подумал. И смешался еще больше. Не мог же я ему открыть причину моего смущения. Тогда он принял бы меня за сумасшедшего. И видимо, был бы прав.