Тень в зеркале

Пять минут – и добрый доктор Айболит уже сделал мне ручкой, напомнив о перспективах ближайшей встречи, и мы с Владимиром, не зря носящим имя былинного богатыря, оказались на крыльце.

– Наденьте, – он протянул мне бейсболку и сам надвинул козырек пониже. – Мало ли… Эти… везде просочатся.

И он оказался прав, потому что у ворот я заметила небольшую толпу, в которой можно было различить человека с камерой. Нас, похоже, не заметили, вот только когда мы уже садились в машину – разумеется, большую и черную, – какой-то щуплый молодой человек в синей футболке, сумевший пробраться на территорию больницы, все же успел меня сфотографировать.

Пора начинать чувствовать себя звездой? А не рановато ли?

– Почему папа не приехал за мной сам? – спросила я, пока машина выруливала из задних ворот.

– Он слишком заметная фигура, – ответил Владимир, сосредоточенно глядя перед собой. – И без того журналисты лезут во все щели. Хуже тараканов, честное слово. Сколько ни бейся, все равно все разнюхают, – он махнул рукой и включил музыку, должно быть, для того, чтобы не продолжать разговор.

Я больше ни о чем не спрашивала, только смотрела в окно.

Больница находилась в каком-то тихом зеленом районе. Затем мы въехали на кольцевую, забитую машинами в любое время дня. Владимир ловко маневрировал между ними, а я задремала на своем заднем сиденье и очнулась только в тот момент, когда мы остановились перед огромными чугунными воротами.

– Ну, вот вы и дома, – объявил Владимир.

* * *

Красноярск, сентябрь, 1913 год

Порыв холодного ветра пробирал до костей, а ноги в тонких ботиночках, кажется, превратились в ледышки. Лиза поежилась, невольно подумав, что в Москве сейчас теплее, и тут же рассердилась на себя. Разве можно думать о таких пустяках, когда батюшка лишь недавно упокоился в земле, а ее собственная судьба оказалась подвешена на волоске.

Резкий паровозный гудок показался девушке сигналом Иерихонской трубы.

– Ну что ты, Лизочка, – дядя обнял ее.

От него остро пахло табаком. Отец не курил – берег слабое сердце, поэтому запах дяди, к которому Елизавета за всю неделю так и не привыкла, казался чужим и почему-то немного опасным.

– Бедная моя сиротиночка, – дядя потрепал девушку по плечу.