Чужой муж

Но Шульгин не унимался. Правда, ноги его плохо держали, а язык вовсе не слушался, поэтому он продолжал речитативом, сползая на пол и перевирая слова:

Я сам хотел в любви признаться ей,

Но слов я не нашел…

Вздохнул:

– Не нашел…

Дойти до Тасиного диванчика он не сообразил. Да и сил уже не осталось.

Свернулся калачиком под дверью и заснул.

Палка упала рядом, словно ей было скучно стоять одной в углу.

* * *

Ну вот наконец-то и произошло то, ради чего Тася – правильно угадал Шульгин! – поступила на филфак.

Она стояла на лестничной площадке, у доски объявлений для студентов заочного отделения, переписывая расписание зачетов для зимней сессии, как вдруг ее словно толкнуло в сердце.

Обернулась.

По лестнице поднимались три девушки. Одна из них оживленно рассказывала:

– Девчонки, представляете, мне выпал пятый билет. Я его так боялась! Не хочется же тройбан схлопотать и без степухи остаться!

– Но ведь выкрутилась как-то, – философски пожала плечами другая.

Но Тася смотрела не на них, а на третью девушку – высокую, статную, с косой.

Смотрела на свою дочь…

Шагнула вперед:

– Здравствуй, Лилечка. Как давно я тебя не видела! Какая ты стала…

– Девочки, пойдемте, – перебила Лиля, проходя мимо Таси, как мимо пустого места. – А то на консультацию опоздаем.

Подруги двинулись за ней, меряя любопытными взглядами Тасино черное, с белыми полосами на груди, платье, великолепно сидящее на стройной фигуре, ее гладкие волосы, обрамляющие лицо и придающие ему особенно одухотворенное выражение.

– Ты что, разве не прочла мое письмо? – беспомощно воскликнула Тася.

Лиля оглянулась.

– Кто это? – шепнула одна из девушек.

– Да так, – пожала плечами Лиля, окидывая Тасю пренебрежительным взглядом, – никто.

И ушла вслед за подругами.

Тася не помнила, сколько времени простояла на площадке. Но вдруг стало невыносимо душно, захотелось на свежий воздух.

Сбежала по лестнице, схватила в гардеробной шубку, кое-как повязала косынку – черную, в крупный белый горох, – и побрела по середине заснеженной улицы, не замечая взглядов, которыми мужчины оценивали красоту ее бледного лица, а женщины – дорогую изящную одежду.