Атака вслепую

Слишком болезненно проходила та самая кожная инфекция у него, когда одновременно болела голова после контузии и ныла рана возле левого глаза. И, казалось бы, лежать ему спокойно сейчас на медсанбатовской, крытой прошлогодней, чуть подгнившей соломой койке и наслаждаться покоем не меньше десяти отведенных уставом дней. Да неведомо откуда-то взявшаяся на спине сыпь стала жечь так, что порою солдату выть хотелось.

«Болит?» – спросил его тогда кто-то из пожилых санитаров, интересуясь состоянием бойца, первого из дивизии, у кого была выявлена болезнь от антисанитарных условий передовой.

«Не знаю, что больше», – выдавил сквозь зубы Егор и неожиданно засмеялся сквозь слезы от собственной беспомощности перед недугом и последствиями ранения.

«Значит, поправишься, если смеешься!» – ответил ему заулыбавшийся санитар.

Когда очередной бугорок на дороге совсем скрыл из вида окрестности медсанбата, разведчик начал чувствовать тепло от апрельского солнца, припекавшего все сильнее. Он перекинул со спины вещмешок, извлек из него свою пилотку, отправив на ее место снятую с головы шапку, и сосредоточился на лицезрении вида местности.

Вся земля вокруг была изранена войной. Его родная земля, где он родился и прожил почти всю жизнь совсем недалеко отсюда, за исключением двух лет, что провел в техникуме, приезжая домой только на каникулы.

И как бы он сейчас хотел вновь вернуться в тот самый старый деревенский родительский дом, где пахло свежевыпеченным матерью поутру хлебом, особенным теплом от печи, молоком и супом, называемым в этих местах похлебкой.

Вернуться туда, где подвывал в хлеву у соседей теленок, кудахтали куры, лаял где-то в стороне цепной пес, пролетали и садились на крышу птицы, стучал молот в кузне, бегали и кричали ребятишки и бранились на дороге повздорившие хозяйки.

Ничего этого сейчас уже не было. Все было начисто стерто с лица земли полтора года назад. Все было уничтожено в пламени пожарищ, охвативших всю округу, все окрестные деревни и села. Все пылало в едином порыве на глазах у чудом спасшихся от огня людей, разбуженных рано утром голосами немецких солдат, занимавшихся поджогами домов и надворных построек.

Они подносили заранее смоченные в бензине факелы к низеньким, крытым, как правило, соломой крышам, которые моментально вспыхивали, превращая человеческое жилище в огромный костер, дым от которого, сливаясь с массой других непроглядных столбов едкой гари, разносился по округе, полностью накрывая ее.