Ведро на обочине

 – Эх… – она хотела добавить «мне бы такие», но вовремя осеклась и погнала противные мысли прочь, чтобы не расстроиться еще больше. Зачем сравнивать себя с такими, как эта тётка? От этого становится, почему-то, ужасно обидно и даже жалко себя.

– И это неправильно, – не очень уверенно прошептала баба Глаша, – потому что уныние – такой же тяжелый грех, как убийство. Прости, Господи, – баба Глаша перекрестилась. – Спасибо тебе Господи, за то, что позволяешь ещё ходить по этой земле, – и перекрестилась ещё раз.

Тем временем она добралась до своей табуретки, села под кустом, подперла голову кулаком и пригорюнилась.

Бесполезная палка валялась у её ног. Пчелы продолжали жужжать над головой, перелетая с одного цветка на другой. Не любила баба Глаша в такие моменты оставаться один на один со своими мыслями. Вопросов поднималось много, а ответов на них не было.

И какие тут могут быть ответы на какие-то вопросы, когда всё, что есть, то оно вот – вокруг: вот – куст, здесь – дом, там – сарай, курятник, за ним – огород, речка, поля, леса, а над всем этим бездонное небо.

Ничего другого нет.

– А что дальше? – прошептала баба Глаша. – Как жить-то дальше?

Обычно после этого вопроса, она вставала и шла к соседке, где обе отводили душу в бесконечных разговорах и спорах. Очень часто баба Нюра сама приходила сюда с плотно сжатыми губами и опущенными глазами и, поднявшись на крыльцо, непривычно робким для неё голосом спрашивала:

– Соседушка, а не попить ли нам чайку? – и тогда они разжигали старинный самовар, доставшийся бабе Глаши по наследству (самовар не сравнить с чайником, особенно электрическим), накрывали на стол, рассаживались, разливали крепко заваренный чаёк и …, вроде как, отпускало, не так тяжко становилось на душе.

Вот и сейчас баба Глаша собралась уж встать со своей табуретки и пройти во двор к соседке, чтобы обсудить события сегодняшнего торгового дня, как вдруг напротив ведра, взвизгнув тормозами, со всего размаху остановилась какая-то машина, выкрашенная в чёрный цвет. Даже окна у этой машины были заклеены изнутри чем-то черным.

Дверь распахнулась, и из тёмного нутра вылезло на солнечный свет такое существо, что у бабы Глаши перехватило дыхание. Неприятные и тяжелые мысли в её голове разлетелись в один момент, словно сухие листья, подхваченные вихрем. Сердце в груди забилось быстро, быстро. Настроение, почему-то, сразу улучшилось. Она потянулась, было, за палкой, но вовремя одумалась и затаилась под кустом, будто заяц, заметивший волка.