Искупление

Во всей округе не сыскать женки с таким именем. Аксинья звала дочку Нютой – в честь матери, но полное имя не забывала.

– Васька старше, уж отнят от груди, ему и каша сгодится. – Аксинья оттеснила невестку, ласково зашептала что-то крикуну. Она улыбнулась своим мыслям и засунула ложку с кашей в Васькин разверстый рот. Мальчонка охотно проглотил рассыпчатое варево.

– Что вы ругаетесь, девоньки? – Пожилая женщина вырвалась из объятий сна. – И меня разбудили.

– А как не ругаться, матушка? Голод измором нас возьмет.

Или не видите, что творится?

– Софьюшка, молодая ты еще, резкая. Даст Бог, сами выживем, и дети голодными не останутся.

– Мне завтра маслица с молоком должна принести Дарья… сыпь с лица ее сошла, – проговорила Аксинья. – Сказала, расплатится.

– Ты обещаешь, обещаешь, а толку… Не могу я тут. – Софья сорвала с крючка платок и тулуп, выскочила на улицу.

Аксинья и Анна переглянулись. Сытый Васька крутился волчком, ничуть не расстроенный выходками матери.

– Да, доченька, неладное что-то творится с Софьей.

– Она как сухое сено, любая искра – вспыхивает. Изменилась.

– Все мы стали другими, – вздохнула Анна и затянула протяжно:

Бай-бай, бай-бай!

Спи-ко, Нюта, в зыбке старой

На периночке пуховой.

Бай-бай, люли, бай,

На периночке пуховой —

Много перья петухова…

– Спит Нютка?

– Спит. Посапывает тихонечко. Чудо-дитя, радость моя на старости лет. Ей да Васькой живу, о них молюсь и забочусь, – бормотала Анна себе под нос.

Аксинья подошла к люльке, отодвинула белое покрывало и нежно поправила одеяло.

Несколько мгновений она не отрывала взгляд от крошечного носа и румяных щек.

– По сию пору поверить не могу. У меня – дочь… После стольких лет… Проснусь ночью – и вздрагиваю. Привиделось – иль правда.

– Такое счастье не привидится, – устало улыбнулась Анна.

– А ты кто? Что ж такое делается? – Их приглушенный разговор был прерван истошным криком Софьи.

– Да что приключилось опять? Матушка, сиди. Я посмотрю.

Васька оживленно крутил темной кудрявой головенкой.

Отбросив в сторону тряпичную куклу, он, чуть пошатываясь на крепких ножках, пошел к двери вслед за Аксиньей.

– И тебе, внучок, любопытно. Сейчас, все узнаем, – отвечала Анна тем напевным голосом, каким обращаются женщины к детям.

Аксинья в легком летнике вышла на крыльцо. Возмущенная Софья уставилась на ребенка, закутанного в тряпье. Сверкали испугом его темные глаза, все остальное спрятано было под тряпками.