Не верь глазам своим

Несмотря на то, что я сама занималась подготовкой – не без вмешательства мамы и Бри, свадебного организатора, чей час стоил дороже моего – я и знать не знала, какая сумма там выходит под чертой «итого». В мою задачу входило лишь указывать пальцем на то, что пришлось по вкусу, а счёт благополучно улетал прямиком к отцу. А говорят, счастье за деньги не купишь. Хотя я не из тех, кто ставит знак равенства между счастьем и всякими побрякушками. Я просто знаю цену и тому, и другому. Но не на всё можно повесить ценник.

Любовь уж точно не продаётся.

Марк ведь тот самый… Но не слишком ли мы торопимся?

Звонок мобильного телефона намекнул, что пора прекращать накручивать саму себя. Я попросила Айви подать мою сумочку, благополучно забытую на розовом диванчике. Сегодня там не было мамы, которая бы глотала кремовые коржи и вздыхала над платьем, хлопала в ладоши и вздёргивала свой точёный носик, как мраморная статуя греческой богини.

Лист календаря, что смахнулся на пятнадцатое сентября, оправдывал её отсутствие.

Ровно день в день у матери начинались сильнейшие мигрени. Констанс, её верная домработница, задёргивала все шторы в доме и приносила ещё одно одеяло с верхних полок платяного шкафа «Бональдо», привезённого из Италии. Ставила на прикроватную тумбочку поднос с графином воды, пузырьком успокоительных и этажерку со сладкими фруктами, за которыми успевала сбегать с утра пораньше на фермерский рынок. Мама ещё несколько дней проваляется в постели в одной шёлковой сорочке и повязке на глаза, пока Констанс будет выписывать вокруг неё пируэты и исполнять мельчайшие желания, будь то классическая музыка, чтение поэзии или разговор по душам. Хорошо хоть, у Вирджинии Лодердейл хватало совести не просить помощницу саму исполнить «Лунную сонату» Бетховена.

Сколько бы жалости не обитало в моём сердце к матери, порой, её поведение доводило меня до белого каления. Куда делась та простая, милая женщина, что жила в квартирке над железными путями, пила чай из пакетиков и смеялась от души? Её стёрли не только несметные богатства, так внезапно зазвеневшие в кармане, но и скорбь.

А у скорби не бывает срока годности.

Выудив из сумочки телефон, я ожидала увидеть имя мамы на экране. Она и за сотню миль учует, что я стою посреди салона в помпезном платье. Но это оказалась Оливия.

– Привет, Лив! – Выдохнула я, не в силах пережить не только примерку, но и болтовню с мамой о шифоне, слишком низком по её меркам торте и мэре, которого она пригласила на нашу свадьбу.