Рабы Парижа

Так вот она объявила, что, если в течение трех дней мы не внесем за квартиру требуемые одиннадцать франков, она нас непременно выгонит. Да, да, и она сделает это, мерзкая дрянь, только ради удовольствия видеть меня на мостовой, она ненавидит меня!

– Один во всем мире, без родственников, без друга, совсем один, – бормотал Поль.

– У нас ни сантима, – упрямо вела свое Роза, – на прошлой неделе я продала свои последние юбки, нет дров. И ко всему прочему мы со вчерашнего утра ничего не ели.

Несчастный молодой человек схватился за голову и отчаянно сжал руками виски.

– Ну, вот еще, – желчно заметила Роза, – я ему толкую, что необходимо искать любые средства, любой способ, а он…

Не дав ей договорить, Поль судорожно сорвал с себя накидку и бросил на стул.

– На, возьми и отнеси в залог, – произнес он глухо.

– И это все, чем ты в состоянии помочь себе и мне? – спросила молодая женщина.

– За накидку, наверное, дадут три франка; наверное, за них можно купить немного хлеба и дров.

– Ну, а потом?…

– Потом… Я подумаю, поищу способ… Мне нужно выиграть время.

Успех придет, а с ним и деньги. Нужно уметь ждать…

– Нет, нужно еще и уметь сделать…

– Разумеется! Однако, прошу тебя, сделай так, как я тебе сказал, а завтра…

Будь Поль менее взволнован, он давно бы заметил, что Роза упрямо ведет дело к разрыву.

– Завтра! – язвительно произнесла она, – что же завтра? Уже целый месяц я слышу одно и то же! Но всякому терпению есть предел. Вы, Поль, не ребенок и обязаны взглянуть прямо в глаза жизни.

Ну, посудите сами, что дадут мне эти лохмотья? Три франка? И сколько дней мы можем прожить на эти гроши?

– Отчего же ты не помогаешь мне, – крикнул он, – отчего же сама не работаешь?

Роза саркастически улыбнулась.

– Я? Я – женщина, мой милый. Я не создана для работы.

С угрожающим видом Поль приблизился к молодой женщине. Казалось, еще минута – и он ударит ее.

– Несчастная! – глухо произнес он – да, ты именно несчастная…

– Нет… Я только голодная.

Надо полагать, такая ссора могла бы окончиться плохо.

Но послышался шорох в дверях, и они оба обернулись.

На пороге чердачной двери стоял старик и, добродушно улыбаясь, смотрел на молодую пару.

Старик был высок и несколько сутуловат. Две скулы кирпичного цвета особенно выдавались на его лице. Да, и еще – красный нос. Все остальное скрывала длинная и всклокоченная бородах проседью. Глаза его были скрыты очками с цветными стеклами; медную оправу очков он обмотал черной ленточкой.