Крест и порох

– Дозволь, атаман, слово молвить! – вскинул руку немец Ганс Штраубе из Мекленбурга, затесавшийся в казачью ватагу благодаря не раз выказанной храбрости и даже числившийся в ней сотником, пусть пока никем и не командуя. Ныне, в татарской куньей шапке и потрепанном кожухе, от всех прочих ватажников он почти не отличался. Разве только стриженым подбородком, брить который в дальнем походе было иноземцу зело неудобно. Не дожидаясь ответа, воин стал протискиваться вперед, распихивая плечом сотоварищей, вышел к стоящим на чурбане идолам.

– Сказывай, Ганс, – согласно кивнул атаман.

– Знаю я, други, нема у нас соли! – решительно провозгласил немец. – Порох на исходе, свинца того менее, об иных припасах и не вспоминаю. Однако же, слава святой Бригите, золото мы нашли! – указал он на сверкающих идолов. – Таковых чурок в каждой деревне дикарской по штуке выйдет, а в больших, главных капищах оные в рост человеческий найдем, не менее!

Ганс Штраубе шумно втянул носом воздух, обвел взглядом одобрительно зашумевших казаков и продолжил:

– Коли с идолами сими вернемся, други, то попомните слово мое, моментом охотников за сокровищами здешними не одна тыща соберется! Князья и бояре с дружинами примчатся, сам Строганов с людишками заявиться не побрезгует! И не достанется нам, други, ни славы, ни злата, ни простой людской памяти. Однако же, коли капища языческие сами разорим, здесь каждому по идолу вот такому на жизнь выйдет и еще останется, что в казну сдать и чем перед Строгановыми отчитаться. И для славы хватит, доннер веттер, и для отчета, для наград царских за службу верную!

– Верно немец сказывает! – тут же подхватили воины. – Любо Гансу! Ладно немец излагает!

– Не надобно нам чужих в деле нашем! – тут же вскинул сжатый кулак Штраубе. – Сами управимся!

– Са-ами!!! – поддержали его казаки. – Любо немцу! Сами!

Казачий атаман Иван Егоров, сын Еремеев, в задумчивости потер лоб, не торопясь с ответом. Ибо приговор свой провозглашал казачий круг – однако исполнять решение предстояло ему, атаману. Между тем на берегу морском, возле недостроенного острога, собралось всего семь десятков мужчин. Причем довольно потрепанных за время долгого похода, в истершихся грязных одеждах, частью потерявших оружие, израсходовавших все припасы. Семьдесят воинов вздумали начать войну супротив целого государства, пусть и дикарского, языческого.