Любовь литовской княжны

Отдышавшись, брели на корму, жадно пили из ведра ледяную воду, снова падали на спину и закрывали глаза – чтобы через полчаса опять вернуться на гребную банку и изо всех сил навалиться на черную влажную рукоять…

Никто не жаловался. Поздняя осень коварна, и любая ночь способна обрушиться на путников трескучим морозом, каковой превратит реку из торного пути в неодолимую преграду. Если ледяные мостики перехватят стремнину даже в редких местах – пробить их окажется не так-то просто. На веслах, да против течения – даже через корку в палец толщиной кораблю уже не пройти. Зимовать же на диком берегу вдали от родного жилья никому из корабельщиков совсем не улыбалось. В этом году ласки от русских людей татарам явно не дождаться. Оказавшись надолго в их власти, нетрудно и вовсе сгинуть, и следов никаких средь темных безлюдных чащоб не останется.

– Москва… – внезапно произнес кормчий, укутанный в овчинный тулуп. Смуглый старик с морщинистым безволосым лицом повел плечами, облегченно поцеловал ноготь большого пальца, резко отвел его в сторону и повторился: – Москва!

Отдыхающие гребцы резко подняли головы, многие даже встали – однако ничего интересного окрест не заметили. По берегам тянулся все тот же низкий и густой заиндевевший осинник, похрустывал от расходящихся волн тонкий ледок, шелестел меж ветвей слабый ветер.

Через несколько мгновений у стоящей на корме небольшой надстройки, обитой кошмой и увенчанной посередине начищенным медным навершием, распахнулась дверь, на палубу вышел широкоплечий мужчина лет пятидесяти на вид, среднего роста, с окладистой рыжей бородой, острым носом и ясными голубыми глазами. Голову его украшала остроконечная шапочка, сверкающая золотой вышивкой, на плечах лежала соболья, крытая парчой шуба, распахнутая на груди. Разошедшиеся полы открывали взглядам корабельщиков стеганый халат из драгоценного, синего с розами шелка. Бархатные шаровары уходили в красные сапоги мягкого войлока с загнутыми вверх носками, украшенными вдобавок серебряными наносниками. Опоясывал мужчину широкий ремень, весь сверкающий от золотых с рубиновыми вставками накладок, полированной пряжки с изумрудом, множества золотых клепок на поясной сумке, что складывались в замысловатый узор, похожий на арабскую вязь; ножны сабли и косаря матово белели резными накладками из слоновой кости, а рукояти желтели солнечным янтарем.