Не позволяй смотреть в глаза

– Всё равно где-то ныкаются. Научились прятаться. Хотя это и сложно.

– Сложно? – Андрей усмехнулся. – Это практически невозможно. Оборот медпрепаратов и оборудования под присмотром спецслужб – канюля не просочится. Тебе ли не знать. Ичебик – это не просто, как ты говоришь, «способ доставить молодость в организм». Через него отслеживаются жизненные показатели всех носителей ичебиков, – всех вообще! И симптоматика. В случае расхождения индивидуальных препаратов с ожидаемыми маркерами, нейросеть сама собирает данные не только о пациенте, но и о его докторе, и о медучреждении.

Каждый шаг известен: где был, когда вспотел, соврал, а когда совесть замучила. Всех потенциально опасных давно лишили права использования ИБЧ. А это, сам понимаешь … Пустошь.

Он попробовал представить, каково это – жить без браслета. Не час-два, не ночь, а вообще. Как они живут там, в Пустоши – без электричества, без денег?

– Да уж. Никаких тебе тюрем, как раньше – гуманизм торжествует. Лишили инфраструктуры, долголетия и финансов – и всё.

Живи, как сумеешь.

Степаныч переключился на себя, похлестал веником бока и грудь.

– Тебя не угнетает такая зависимость от ИБЧ? – вдруг спросил он. – В нём считай вся жизнь твоя – деньги, здоровье, социальный статус.

– Не угнетает. За всё надо платить.

– Сколько ещё?

– Двадцать семь лет.

– Выплатишь, и на пенсию.

– Да. Но зато у меня есть всё: образование, дом, ичебик с внушительным ресурсом. И как ты говоришь впереди здоровая и счастливая старость.

– Всё, кроме семьи.

– А, – махнул Андрей рукой, – пустое.

Он поднялся и вышел из парилки. Настроение пропало. У служивого-то семья была, да только где она сейчас?

– Есть вести от Веры? – спросил он.

– Неа, – Степаныч отвернулся.

Андрею стало стыдно – нарочно задел за больное, хотя Степаныч весь вечер старательно обходил тему стороной.

– Четыре запроса. И ни одного ответа.

– Может, она всё-таки в промзоне? На заводах бардака хватает. Лежат твои запросы под грудой инструкций и планов.

Степаныч сжал кулаки, шумно задышал и покачал головой:

– Что за чёрная дыра, эта Пустошь, будь она проклята!

Схватил веник, ушёл в парную, и долго хлестался им и лил воду. Андрей молчал, клял себя за злой язык. Минут через двадцать служивый вернулся в добродушном расположении духа и растянулся на кушетке рядом.

– Маруся, музыку.

Заиграла приятная мелодия.

– Говорят, Андрюх, женщины, у которых прописанный геном, настоящие сирены.