Обход

Он поднимался неестественно, словно кто-то тянул его за ту ниточку, что была привязана к пояснице.

Марионетка, чуть пошатываясь, подошла к столу, ухватилась за угол и подтянулась. В голове у натурщика при этом мелькнула мысль, что, возможно, у этой ожившей куклы есть какие-то рудиментарные мышцы.

Забравшись на стол, кукла упала, накрыв собой простой карандаш и так замерла. Мастер попытался пошевелить Панча указательным пальцем, но тот не двигался. Мастер присел на корточки, поднял левую руку, пальцы его шевелились, он хотел сотворить заклинание и взять взбесившуюся марионетку под контроль.

Натурщик только увидел, как Панч приподнялся и совершил некое молниеносное движение. Мастер издал сдавленный звук и отступил на пару шагов. Парень напротив вскочил, глядя на куклу, которая теперь лежала комком грязи и ткани. Он даже не сразу понял, что художник пятится к стене и корябает собственное плечо, словно не может дотянуться сразу к горлу. Сперва натурщик увидел кровь, а только потом разглядел карандаш, который Панч воткнул в глаз кукольному мастеру.

Первым побуждением натурщика было позвать на помощь: даже для человека такое ранение могло быть несмертельным. Но мастер уже вытащил из-под одежды то, что скрывал на шее. Он сказал несколько слов и начал оседать. В пару шагов парень оказался рядом и подхватил художника. Дыхание у того затихало. Натурщик снял с шеи умершего приятеля украшение и тихо положил его тело на пол.

Автоматический замок лязгнул за ним. Кукла продолжала лежать неподвижно.

Киря с самого детства знал, что некоторые вещи замечать нельзя. Существовало то, что можно обсуждать, и то, что обсуждать не стоило. Ни с кем. В первую очередь с родителями. Он не смог бы вспомнить запрещения обсуждать это и с друзьями, но оно как бы предполагалось.

Нельзя было замечать слишком быстрые тени в сумерках. Шёпот, исходящий ниоткуда, по ночам. И нельзя расспрашивать отца о его работе.

Было и ещё одно воспоминание, и он не знал, можно ли его обсуждать или нет, хотя его суть явно лежала в области запрещённого.

Когда Кире было пять лет, он сидел ночью в темноте на своей кровати, обняв свои колени, и слышал, как кто-то очень быстрый перемещается по полу, стуча крохотными ногами, и заливаясь, время от времени, тонким смехом. Между этим воспоминанием и обычной жизнью существовал провал темноты, забвения. И где-то там, в этом провале находился ответ на вопрос, кто это был, и что случилось в ту ночь.