Калейдоскоп юности

 – Что может быть лучшим проявлением терпимости к иностранцам, чем шовинизм, правда? – я интересуюсь уже у младших членов комитета. – И это в лице людей, которые должны отвечать за порядок и поддержание мира.

– Ах ты…!!! – Харугивара-сан уже кипит от бешенства. – Да я вынесу тебя на обсуждение!

– Воля Ваша, Frau Officer, только не забудьте упомянуть, что Вы проявили неуважение к иностранцу на национальной почве. Я помогу Вам, если что. А вот эти прекрасные хранители порядка будут отличными свидетелями. Чьи же показания, как не их, будут самыми точными?

Она понимает, что дальнейшее пререкание точно поставит её положение под угрозу, и садится обратно на своё место.

Я разглядываю её с интересом учёного, препарирующего лягушку.

– Я так понимаю, Вы не в настроении говорить о моих делах, так может мне и не нужна никакая отработка? – размышляю вслух я.

– Даже не думай. Уж я-то постараюсь, чтобы ты научился уважать правила, – шипит девушка.

– А я считаю, что у Вас может быть личный интерес в моём наказании, поэтому подаю прошение, чтобы сменить мне тюремщика.

– Ах ты наглая, зарвавшаяся европейская рожа, – скрежещет она.

– Я требую, чтобы это было записано в протоколе – член дискома оскорбляет студента, – я киваю парочке, что всё ещё слушает нас. – Я имею право на защиту.

– Только посмей ещё раз открыть рот, и я тебя! – взбешённая девушка в бессилии орёт на меня, когда входная дверь открывается, а на пороге оказывается один из учителей.

– О! Вы очень вовремя, Сейджи-сенсей, у меня есть вопросы по поводу отношения к студентам в Дисциплинарном Комитете, – обращаюсь я к мужчине лет сорока.

Это наш преподаватель японской литературы. Один из немногих учителей, с которым у меня хорошие отношения, и кто относится ко мне непредвзято. В конце концов, мне повезло.

– Да уж, я слышу, что тут не всё в порядке, Эрнст-кун, – он заходит и обстоятельно смотрит на всех присутствующих. – Может быть кто-то хочет объяснить, что происходит?

– Да, я охотно дам свои показания. О том, как исполнительные члены Комитета относятся к иностранцам, а также, я подозреваю, страдают дедовщиной по отношению к своим кохаям, которые боятся своих сенпаев.

– Я бы хотел выслушать всех присутствующих, – дипломатично проговорил учитель. – Но, раз ты первым вызвался, то давай начнём с тебя.

Он расположился за столом, выстроив нас напротив, и мы по очереди стали описывать произошедшее. Сейджи-сенсей был явным гуманитарием, как по складу ума, так и по виду.