Евно Азеф и Иосиф Сталин перед судом истории. Опыт художественной компиляции

Владимир Львович Бурцев

«С великим интересом, порою прямо–таки с восторгом, смотрю, как вы идете по этому зловещему маскарадному залу, где все убийцы и мерзавцы наряжены святыми».

Леонид Андреев

Владимир Львович Бурцев обладал даром наживать себе врагов. Он сражался с эсерами и большевиками, монархистами и фашистами, антисемитами и ренегатами, Временным правительством и Петроградским Советом. Леонид Андреев писал ему: «С великим интересом, порою прямо-таки с восторгом я смотрю, как Вы идете по этому зловещему маскарадному залу, где все злодеи и мерзавцы наряжены святыми».

Этот близорукий, сутулый, интеллигентного вида человек был проницательным, отважным и неукротимым «тираноборцем», по выражению Ю. Давыдова. В 1915 г. он получил год ссылки «за намерение возбудить неуважение к Особе ныне Царствующего Государя Императора». В 1917 г. бурцевская газета «Наше дело» из номера в номер ставила в известность своих читателей, что «большевизм Ленина и его товарищей есть самое большое зло». Ее утренний выпуск 25 октября оказался единственным в тот день в Петрограде небольшевистским изданием.

Вечером Бурцев был арестован, став, таким образом, первым политзаключенным советской власти. По воспоминаниям дочери Куприна, в 1942 г. 80-летний Бурцев бродил по оккупированному Парижу, «спорил с пеной у рта и доказывал, что Россия победит» (Ю. Давыдов).

Враги платили ему той же монетой. «Где Бурцева поймают, там его и надо повесить!» – в раже заходился Владимир Пуришкевич. «И пикнуть не дадим!» – уверял Лев Троцкий.

Жандармский генерал А.И.Спиридович писал о «драме Бурцева»: «…он сеял подозрительность внутри партий, и ненависть глубокая и искренняя была ответом ему».

Ненависть к Бурцеву объясняется его независимостью: он был беспартиен, надпартиен. Неподвластный цековским бонзам, он ни в грош не ставил их партийную дисциплину и круговую поруку, презирал их партийные «кнуты и пряники» и плевать хотел на их «демократический централизм». Их уставы были писаны не для него. Их излюбленный жаргонизм «есть мнение» он пропускал мимо ушей.

Бурцев жил по своей воле, поступал по своей совести, делал свое дело и «гулял сам по себе». Он был свободен в выборе как целей, дерзких и благородных, так и средств, подчас, увы, неправедных. Выйдя на тропу войны, Бурцев вызвал огонь на себя: на него ополчилась вся эсеровская рать, он стал ходячей мишенью для боевиков. Страсти, помнится, разыгрались до такой степени, что Вера Фигнер предложила ему застрелиться.