Прятки в облаках

Эта макаронина?

Заговоренная вода творила с ней странные штуки: неудержимо тянуло на болтовню и, — ужас! — на хихиканье. Как будто она была одной из тех пустоголовых девиц, вроде Дины Лериной, которые только и знали, что улыбались всем подряд безо всякой причины.

— Я тоже буду висеть в холле, — заявила Маша. — Мой портрет, то есть… среди остальных двадцати, нет, десяти самых выдающихся выпускников. Туда, между прочим, Олежку тоже чуть не повесили, но он вдруг все бросил и начал делать детские игрушки.

— Олег Рябов, — нахмурился Дымов, будто перебирая в памяти вереницу своих учеников.

— Любимчик Лаврова, — наставительно подняла палец вверх Маша, — а Лавров зверюга, между прочим!

— И никто из вашего многочисленного племени не выбрал своей специализацией лингвистику, — вздохнул Дымов.

— Сами вы… племя, — обиделась Маша. — Мы — Рябовы. У нас амбиции!

— Ну да. Помнится, не далее как две недели назад некто Константин Рябов, пятикурсник с боевки, весьма амбициозно стырил у Глебова рецепт приворота и не придумал ничего лучшего, чем использовать его на Фее-берсерке… на Инне Николаевне, то есть.

Маша о подвигах брата ничего не слышала и зашлась от смеха. Приворожить Фею-берсерка, беспощадную и мускулистую тренершу, ну надо же!

— Костик у нас бестолочь, — с нежностью признала она. — В прошлом году он…

— Вставайте уже, — перебил ее Дымов, подавая руку. — Есть же стулья, в конце концов. Еще воды?

Она помотала головой — возвращение к реальности отдалось ноющей тревогой в груди.

— Маша, — проникновенно произнес Дымов, бережно подняв ее с пола, и она насторожилась. Не привычная «Мария» и даже не «Рябова» — ох, не к добру такая внезапная фамильярность. — А давайте мы пока вашей семье ничего сообщать не будем.

Началось!

— С чего бы это, Сергей Сергеевич? — нахмурилась Маша.

— Ну мы же не знаем пока толком, что именно сегодня у менталистов бабахнуло. Может, это вообще был чей-то ночной кошмар.

— Чей? — уныло переспросила она. У репутации ее отца была и оборотная медаль: связываться с ним никому не хотелось.

Военный офицер в отставке, мастер боевых искусств, заслуженный-перезаслуженный наставник, он не отличался покладистым нравом, а уж на пенсии и вовсе стал на диво своенравным.

«Никакого удержу нет», — жаловалась мама, когда отец снова рвался кого-то там обличать и карать.

— Ну вот хотя бы вашего брата, Константина, — пожал плечами Дымов. — Или ухажера, Рябова.