Внучка Бабы-яги

Без сновидений и испуганных вздрагиваний, как это обычно случалось — нет, в этот раз ночь принесла ей спокойствие и умиротворение. А ещё бодрость.

Именно её, пружинящую в теле бодрость, ощутила она утром, когда проснулась. Не привычную ленивую сонливость уходящей дрёмы и малодушное желание задержаться подольше в постели, а яркую, почти обжигающую изнутри потребность в активности, в действии. В изменении своей жизни.

— Ну что, Мила, — новоявленная бабушка вышла из кухни, вытирая мокрые руки полотенцем, — пошли чай пить и знакомиться по-настоящему.

И забудь своё прошлое имя, оно тебе не подходит и жизнь поперёк перекручивает.

— Почему вы так считаете? — Мила-Людмила присела на краешек стула и робко придвинулась к столу. Эта взрослая, уверенная в себе женщина, хозяйничавшая сейчас на её кухне, вызывала у неё внутренний трепет из смеси страха, интереса и предвкушения.

— Потому что у всех женщин нашей семьи имя начинается с одинаковой буквы. Так было заведено издревле, и мы не вправе нарушать традицию, положенную нашей общей праматерью.

Мать твою я Марьяной нарекла, мою Милорадой звали, а бабку — Меланьей. Сама я Матрёна, можешь так величать. Тебя Милкой кликать стану, Милой, Милушкой... Хорошее имя, подходящее.

Особой разницы между Милой и Людмилой на первый взгляд не наблюдалось — всего лишь уменьшительная версия полного имени. Но если бабушке так хотелось, то Людмила готова была откликаться на Милу. Она поболтала ложкой в чае, чтобы растворить сахар, собралась с духом и спросила, подняв глаза на сидевшую напротив женщину.

— А почему вы раньше не приходили? Я думала, у меня нет родственников, потому что мама никогда о них не рассказывала. А на все расспросы отвечала, что у меня есть она. И ещё отец. Был.

— Отца ты, как я понимаю, не видела? Умер до твоего рождения?

— Откуда вы знаете? — Мила отставила в сторону так и не тронутый чай. — Вы наблюдали со стороны и не вмешивались?

Матрёна хмыкнула и враз поникла, как первый весенний цветок, прихваченный морозом.

На моложавое, совсем ещё не морщинистое лицо набежала тень, вмиг делая её старше, мудрее и печальнее. Интересно, сколько же ей лет? Если бы не взгляд — пронзительный, цепкий, опытный — то Мила не дала бы больше сорока пяти. Даже её собственная мать, навечно оставшаяся в сорокалетнем возрасте, и то выглядела более измождённой и пожившей. Но у неё и жизнь была нелёгкая...

— Я не могла вмешаться, — ответили ей после непродолжительного молчания.