Первичный цвет

В трубке запищало, значит, время заканчивается. Машка бросила последние две десятки.

- Долли, слушай, время заканчивается, и денег у меня больше нет. Я…

- Вокзальная, дом семь, квартира двадцать девять. Слышишь? Запомнила?

- Да. Вокзальная, семь-двадцать девять. Я приду, а дальше поеду утром. Да? У тебя можно будет переночевать?

- Приходи! Мне страшно, Маша. Каждый день здесь страшно. Он же не отстанет, не забудет. Про него знаешь как говорят? Он и копейки не забывает, ни малейшей услуги. Его за нос не поводишь.

Должен – плати. Пообещал – исполняй, хоть из кожи вон лезь. А я одна… - снова всхлип. – И еще Гошку нужно кормить. Тётя помогает, спасибо ей, последнее отдаёт. Но от Высшего она не защитит.

Маша сильней прижалась к мокрому пластику, так, что волосы на виске намокли и прилипли к коже, а щеке стало больно, и прошептала:

- Я знаю.

- Никогда не думала, что буду прозябать в однушке без мужа и жить на подачки тёти! Отбирать у пенсионерки последние деньги!

- Я знаю, Долли.

- Откуда?! Тебе не нужно заботиться о сыне!

- Я тоже теперь бедная родственница, которой хлеба жалко.

- Если подумать, - шваркнула носом Долли, - ты знала на что шла. Не то что я.

- Да.

Слова обвинения были правдой. Это Маша виновата, что теперь они никто и нигде. Что Долька с сыном ютится у престарелой тётки, а она сама не найдёт приюта, как уличная драная кошка. Бросают, как мячик от одного родственника к другому и проигрывает тот, кто отказаться не смог.

- Приходи. Не могу больше говорить так – издалека.

В трубке раздались гудки.

Маша аккуратно повесила её и повернулась к площади. Косой дождь не мешал подросткам кучковаться на лавочках и у памятника, где их закрывали кроны деревьев. Они были веселы и беззаботны. Как Маша всего два месяца назад. Всего два месяца! А сейчас она уже казалась себе взрослой и не способной наслаждаться такой ерундой, как ночное пьяное шатание под дождем.

Однако – вот ирония – шататься под дождем придётся хотя бы по причине того, что иначе до Долли не доберёшься. Денег нет не то что на такси, а и на автобус.

Запахнув ветровку, Маша, стараясь не вжимать голову в плечи, как трусливый заяц, шла вперёд. Вокзальная, это у вокзала? Возле автовокзала такой улицы нет, те места Маша хорошо знала, значит, возле железнодорожного. А туда далековато, пехом-то. Но какой выход? Переночевать на вокзале, до которого, кстати, теперь не меньше идти, чем до подруги, и уехать с утра, не повидав Дольку? Невозможно.

Живот только поджимается от голода.