Чура

Более того, когда умерли родители, Петр Луков отказался от своей доли наследства в пользу сестры – ей деревенская жизнь была по вкусу, и переселиться из Красово в каменные джунгли она согласилась только тогда, когда старческая немощь уже не позволяла в полной мере заниматься милым ее сердцу сельским хозяйством.

Ехать в Красово с бабушкой и дедушкой мне было необязательно, однако я все-таки отправилась туда вместе с ними. У меня как раз появились четырнадцать свободных дней – на работе подошла очередь идти в отпуск.

Проводить его в городе не хотелось, ибо там с костями сгрызгли бы черные мысли – частный этнографический музей, научным сотрудником которого я была последние три года, находился на грани закрытия, и я в самом ближайшем будущем рисковала остаться без работы.

Поездка же воспринималась как способ расслабиться и отвлечься. К тому же, Красово являлось и моей малой родиной тоже: если верить рассказам бабушки и записям в документах, я появилась на свет именно здесь, в стенах родового гнезда семейства Луковых.

Последний раз мы гостили в деревне много лет назад. Никаких особенных воспоминаний то далекое лето не оставило, а потому ничего этакого от нынешнего «путешествия» никто не ждал. 

Красово, между тем, произвело на меня приятное впечатление. Скорее всего, причиной этому было внутреннее напряжение, не покидавшее меня последние четыре месяца. И которое после первых же суток среди берез и зарослей крапивы исчезло напрочь, оставив вместо себя ощущение уюта и покоя.

 

Другого объяснения внезапной любви к полувымершей деревне у меня нет, ибо этот населенный пункт находился в совершеннейшем упадке. Его улицы поросли высокой травой и кустами сирени, большая часть домов либо стояла заколоченной, либо зияла пустыми провалами окон и полуразобранных стен и крыш. Из сорока дворов жилыми оставались от силы десять, да и те были обитаемы исключительно за счет стариков. 

Наш дом находился в удивительно хорошем состоянии. Бревенчатый, просторный, светлый, он смотрелся ничуть не хуже других избушек.

О том, что тут уже никто не живет, говорила только пресловутая крапива – она чувствовала себя настолько хорошо, что выросла едва ли не в человеческий рост. Внутри изба тоже оказалось вполне приличной, если, конечно, не считать пыли и паутины, скопившейся за полтора года отсутствия хозяев. А еще старой, жутко скрипучей мебели и отсутствия каких-либо удобств за исключением электричества.