Стрекоза и солнце

Ильнар нетерпеливо взглянул на него. Какое может быть «стоять», когда… но под серьезным взглядом капитана спорить расхотелось быстро.

– Она решила, что хочет уехать. К родителям. В Аллитор.

Аллитор. Три тысячи километров от Баоны.

– Когда?

– Поезд через час… Еще раз стоять.

Рукав затрещал, Ильнар зло дернул плечом, и шов, не выдержав, разошелся. Интуит раздраженно выдохнул и стянул разорванную куртку.

– Что еще?

Кир укоризненно покачал головой и кивнул в сторону стоянки:

– Я на машине.

***

Он без стука распахнул дверь в палату, и Нита, сидевшая на низком подоконнике, подняла голову.

На ней было совершенно неожиданное длинное платье – темно-серое, свободное, даже мешковатое, придававшее ее фигуре какую-то подростковую угловатость и хрупкость. Она держала на ладони серебряную стрекозу, и прорвавшиеся сквозь кроны деревьев за окном солнечные лучи дрожали на тонких крыльях, словно стрекоза и впрямь была живой.

– Я хотела отдать ее тебе, – беспечно произнесла Нита, словно продолжая неоконченный разговор.

– А потом подумала – нет уж. С нею меня и похоронят.

Ильнар в три стремительных шага пересек комнату, но Нита поймала его за руку, не позволяя себя обнять.

– Сядь. Пожалуйста.

Он медленно опустился на стул, не отпуская ее ладони, не отводя взгляда от ее лица. Нита смотрела на него сверху вниз, и солнечные зайчики играли в ее волосах.

– Нарри… Солнышко ты мое бестолковое, – она погладила его по щеке, и он накрыл ее ладонь своей, осторожно прижал – ее пальцы казались невероятно тонкими и хрупкими.

Она улыбнулась и, медленно покачав головой, повторила: – Бес-тол-ко-во-е.

– Почему?

– Почему солнышко? Твое имя происходит от староимперского «Илле-Нарро», это означает «зимнее солнце». Не знал?

Он помотал головой – не знал и никогда не интересовался, и какая разница вообще?

– Почему ты уезжаешь?

Нита пожала плечами и, повернув голову, прижалась виском к оконному стеклу, выглянула на улицу, словно не желая встречаться с ним взглядом.

– Я говорила с Элом.

Он отлично умеет делать вид, что все под контролем, но я пообещала сломать ему что-нибудь, если не расскажет правду. Знаешь… – она помолчала, потом решительно выпрямилась и посмотрела ему в глаза. – Меня уже нельзя вылечить. Осталось два месяца. Может быть, три.

На фоне белой стены Нита казалась нарисованной карандашом, тонкая, полупрозрачная, нереальная… Ильнар невольно сжал ее руки крепче, словно она могла прямо сейчас исчезнуть, раствориться в солнечных лучах.