Ночная

И если настоятель глядел на меня с усталой, чуть брезгливой, но все же понимающей усмешкой, то Раинер сразу вызверился.

- Не станет она, - прошипел храмовник. – Молодая, здоровая девка. Вернется на улицу и будет торчать с протянутой рукой…

Прислушиваться к трудноопровержимым аргументам я не потрудилась.

- Брат Раинер, - я чуть поклонилась в его сторону, - куда я вернусь и что буду делать, никак не скажется на делах храма. Артефакт я готова продать.

Раинер, впервые услышавший от меня осмысленную фразу, ответил таким удивленным взглядом, что я спохватилась: от волнения моя речь мало походила на общепринятый простолюдинский говор – но исправляться было поздно.

Храмовник уже обшаривал меня тяжелым взглядом профессионального хранителя порядка, наверняка замечая то, чему поначалу не придал никакого значения: маленькие кисти рук с тонкими пальцами, посадка головы, осанка и узкие щиколотки, провокационно выглядывающие из-под оборванного подола. В свете дня все это бросалось в глаза, как шелковые заплатки на льняном платье, но ночь и гроза делали свое дело.

- Вот же… - поняв, что ругаться при наставнике не очень-то предусмотрительно, Раинер замолчал, но потом все-таки не выдержал: - Откуда вы сбежали, госпожа? Из-за чего?

Будь это кто-то другой, я бы рассмеялась. Но боевой послушник и его жутковатый наставник к веселью не располагали, и я ограничилась тем, что позволила себе сесть поудобнее и бледно улыбнулась.

- Я не госпожа, Ваше Святейшество, брат Раинер, - просветила я обоих сразу.

«А потому и не собираюсь свою монетку просто так жертвовать храму!» - осталось невысказанным, но, кажется, они это и так поняли.

- Вот что, - настоятель поднялся со скамейки и болезненно поморщился, схватившись за поясницу, - я думаю, Бланш не откажется отмыться и обогреться во внутренних помещениях. А за завтраком обсудим дальнейшую судьбу артефакта.

Я подавилась протестами. Отмыться?! Благоухающая храмовым мылом женщина вызовет что угодно, кроме жалости.

Как работать-то потом?!

Но, если по совести, отмыться мне хотелось. Давно и мучительно сильно. А тут еще и мыло дадут!

И, если задуматься… кажется, срезанный у храмовника тощий кошель круто изменил мою жизнь, к чему бы ни пришли завтрашние обсуждения. Заставят меня вступить в Орден или выкупят монетку – это шанс никогда не возвращаться в трущобы. Ну, разве что во втором случае – через пару лет, когда закончатся вырученные деньги.