Ведьмы отряда Огненный Феникс

Пила и пила, пока последняя капля не упала в горло. Затем подняла глаза и увидела смеющееся лицо Кейлин. В руках подруги была такая же бутылка. Не допив до конца, она утёрла рукавом губы и отбросила сосуд в сторону. Молниеносно приблизилась к Нате. Схватила за локти и крепко сжала.

— Мы победили! — выдохнула чётко и ясно. Но, как и теперь, Ната не слышала её слов. Перед глазами стояло высохшее лицо старухи, некогда звавшейся Рубином Атоллы.

***

Ната с трудом вырвала сознание из когтей воспоминаний. Вечер стремительно растерял прелесть.

Медленно, старательно преодолевая дрожь в непослушных пальцах, поставила бокал на стол.

— … тогда была жизнь, Ната. Тогда мы знали, за что сражаемся.

Рассеянным взглядом посмотрела на старую подругу. Та говорила и говорила — Кейлин также не нуждалась в слушателях, как Ната — в рассказчице. Опустив руку ниже подлокотника кресла так, чтобы Кейлин не видела сжатого кулака, Ната впилась острыми ногтями в ладонь.

«Я клинок бесцветного света, — прошептала мантру, с которой начинала каждый новый день.

— Моё тело — орудие света. Мой голос — голос света. Мой разум — гарда клинка».

В голове слегка прояснилось. Ната посмотрела на Кейлин. Она назвала бы то, что с ней происходило, боевым трансом, но транс этот предназначался не для сражения. Сейчас Ната не была ветераном войны с отступниками и не была подругой Кейлин. Лишь функцией, щупальцем тайной полиции, проникшим в сердце, неверное магистрату. В каждом слове собеседницы она видела правду и ложь, сомнение и пристрастие.

Замечала каждую деталь. Отвечала то, что хотели от неё слышать.

— Да, Кейлин, — сказала она, и лишь лёгкая певучесть в голосе выдавала её состояние. Но Натаниэль не боялась, что её раскроют — её голос сам по себе стал орудием гипноза. — Война — это время, которое нам не дано забыть.

— Да, Натаниэль, я знала, что ты поймёшь…

Кейлин снова заговорила, вспоминая бордели и таверны, разбитые лагеря и стоны умирающих. Но теперь её монолог вызывал у Наты лишь раздражение. Молча, не убирая мечтательной улыбки с губ, она дослушала собеседницу и произнесла:

— А знаешь, Кейлин, о чем я жалею больше всего? — Ната улыбнулась ещё шире, и в улыбке её мелькнул хищный оскал.

— О том, что не оставила себе что-то на память о войне.

Кейлин усмехнулась. Посмотрела на подругу. Взгляд её выражал загадочное умиление, словно только что она встретила вторую половинку своей души.

— Посмотри по сторонам, Ната. Я помню, как мы шагали с тобой по пыльным дорогам.