Ведущая на свет 2

Я двигаюсь вперед, стремясь прикоснуться к дереву креста, неведомо зачем, тянусь к нему частью себя, и эта часть неожиданно оформляется… в руку. В настоящую руку, хоть и полупрозрачную, но абсолютно человеческую, внятную…. Так, а если…

Никогда до этого я не искала силы внутри, там где мне казалось только боль и была. Но оказалась сила внутри есть, как скрытая где-то под толстым слоем жира мышца, и напрягшись изо всех сил, я ощутила эту мышцу. Потянулась ею раз-другой.

Вытянула вторую руку вперед. Топнула босой, почти бесплотной, но все-таки ощутившую под ногами песчинки почвы, пятку.

Провела пальцами по скулам, и потянула себя за долгие волнистые пряди. Собрала из себя человека – и ощутила себя смертельно измученной. Прям измученной, так, что ноги не держат. Ну, и пусть не держат, лишь бы оставались ногами!

Я позволяю себе сползти на песок, упасть спиной на твердое дерево креста. Почему-то вздрагиваю, вспоминаю, что крест должен приносить боль, но… Нет, боль не приходит, и сам крест тих и безмолвен, пусть и огромной страшной махиной продолжает надо мной нависать.

- Кто ты, дитя? – неожиданно ошеломленно звучит голос за моей спиной, - кто ты, и как ты сюда попала?

Мне настолько странно слышать голос, что я даже поворачиваюсь на него не сразу.

Столько времени — чертову вечность я не знала ничего, кроме движения и боли, а сегодня за день у меня сразу — и какой-то внятный объект для внимания, и даже собеседник? Какой может быть собеседник тут?

Никакого!

Когда я поворачиваюсь — я никого не вижу.

Только покрытую мелкими травами и карликовыми деревцами пустошь под багряным небом.

— Я не умею принимать форму как ты. Только звучать. Это уже много для всех местных.

Как бы я не крутилась, голос неизбежно звучит у меня из-за спины. Через пару минут бестолковой игры в вентилятор я устаю еще сильнее, чем за то время как придавала себе форму. Все. Хватит с меня. Я хочу посидеть!

— И все-таки, кто ты, дитя? — настаивает моя невидимая собеседница. Голос точно женский.

— А вы?

“Звучать” — как говорит голос, оказывается не так и просто. Мое бесплотное тело следует понятным, унесенным еще из смертной жизни рефлексам, шевелит губами, напрягает горло, но только после того, как я нахожу внутри себя лишнюю горсть внутренних сил, начинает звучать как ему полагается.

— Ты все-таки чудо из чудес, — задумчиво роняет голос, смещаясь куда-то влево, — ты существуешь, ты говоришь, и ты совсем недавно летаешь среди угасших.