Плач королевы леса

Поля проносились мимо, копыта взрывали землю, ветер дул в лицо. Синяя трава, синий лес, белая луна, огромный купол небосвода и пустота. Это была фальшивая неприятно освежающая свобода.

Бегство привело в ближайший город. Там в тёплой и зловонной таверне собиралась рота. Энрике решительно вступил в неё.

И по мере бесконечных маршей, земляных работ, штурмов, сражений, рота была выкована, стала идеальным единым механизмом, кристаллизовалось её ядро, в центре которого встал Энрике, как самый оторванный воитель.

Война казалась бесконечной. Все воевали против всех. Заключаемые союзы расторгались и заключались новые, коалиции формировались и распадались. Многочисленные армии вытаптывали поля и предавали многие деревни огню, захватывали города и разрушали их, не оставляя и камня. Столбы дыма возвышались над землями, подпирая чернеющие небеса, пожары были видны везде, и слышен плач многих людей.

Насилие буйно царствовало кругом.

Из года в год Энрике погружался в войну, и война погружалась в него.

Нигде не было видно что-то кроме этой войны, она сперва поглотила мир, а потом стала этим миром.

Так человечество погибало.

Но внутри этой всеохватывающей смерти ещё бурлила злая жизнь.

Первоначальное участие в грабежах приносило богатство и веселье. Реки хмеля давали радость, шум компании заглушал глубинный страх. Но смерть собирала жатву и люди вокруг Энрике сменялись один другим. И даже самые крепкие ветераны умирали страшно, их разрывало снарядами, их протыкали десятки пик насквозь, их головы срезали меч, руки и ноги отрубали топоры, кровь хлестала из ран тут и там, поливая землю, крики боли глушили даже внутреннее спокойствие.

Вскоре все уже было усеяны стрелами, все было в грязи, дерьме, кусках мяса и обломках костей, и то, что раньше было людьми теряло свою ценность, а затем и живые люди теряли. Энрике перестал их ценить, потому как они стали похожи на болванки, которые будут израсходованы в следующем бою, порваны и выброшены.

Люди стали серыми тенями.

Их качество падало. Теперь к ним попадали уже совсем никчемные бродяги, неспособные сражаться. Рота хирела, кристаллическое ядро уменьшалось.

В минуты перед новой сшибкой на фоне криков боли пробивается жестокий голос ротного священника.

Облака пыли, кашель, вопль, стон.

Ядро пролетело сквозь ряды, проделывая алую борозду.

Непонятная молитва превращается в дикий текст, направленный на увеличение мощностей смертоносной машины.