Я плету твою судьбу

А потом, выстроив все карточки жертв в ровную линию, принялся отдавать указания.

— Ультио, на тебе сбор сведений на всех этих граждан. Где учились, работали, с кем общались. Всё, что найдёшь в архивах и сети. Руби, Вэл, на вас вот эти трое. — Страж выделил тех, у кого я не нашла цветов. — Вполне возможно, что это всего лишь случайные жертвы, раз букетов из их судеб не плели.

— Букеты? — в недоумении вскинулась Руби.

А я закатила глаза. Ещё раз объяснять одно и то же у меня не было ни желания, ни сил.

Правда, мне и не пришлось что-либо объяснять.

Присцилла, которая, по идее, уже давно должна была быть дома, влетела в брифинговую. При одном взгляде на пышущую гневом женщину становилось понятно: её вновь завалили работой.

— Кэй, это уже ни в один холодильник не лезет! Смотри, мне опять по вашу душу привезли. Молчит и не признаётся, кто её порешил!

Некромантка передала начальнику файл с делом и грузно плюхнулась на стул рядом с Руби.

— Может, тело слишком давнее? — сделал предположение Войнот и вывел проекцию карточки перед нами.

И вот тут мне по-настоящему поплохело. С мерцающего голубым светом файла на меня смотрело лицо той гадины, что периодически приходила ко мне в кошмарах. Беатрис Мордо, старшая матрона дома Порицания, в котором я провела всё детство. И та, из-за которой я вынуждена носить перчатки, не снимая.

Госпожа Беатрис Мордо никогда не улыбалась. Во всяком случае, за шестнадцать лет, что я провела в Доме Порицания, на её застывшем лице не проскакивало ни одной положительной эмоции.

Порой мне казалось, что единственные эмоции, что доступны этой гадине, — лишь презрение и гнев. Первое она испытывала к Ткачам на каком-то подсознательном уровне. А второй — в моменты, когда лупила нас по рукам своей неизменной указкой. Матрона искренне верила в то, что мы плетём судьбы именно руками, и за любой проступок била с особой жестокостью.

Мои кисти покрыты шрамами, как тончайшим кружевом. Между средним и безымянным пальцами левой руки — и вовсе огромный уродливый след.

Беатрис никогда не контролировала силу замаха, но в тот раз била с ещё большим остервенением. Раздробила мне кости. И если руку собрали по осколкам, то вот гладкость кожи медсёстры из приютской лекарской восстановить не смогли.

Глядя в застывшее лицо твари, которую и сама хотела удушить всё своё детство, я незаметно потёрла именно этот шрам. Сейчас передо мной лежала старуха, чьё лицо даже после смерти имело злобный вид.