Я помню...

Но ничего из этого она не носила, и никому не дарила. И когда её спрашивали: "Почему?", она отвечала – "Это подарок для Тано". И однажды она по обыкновению сидела на лужайке, и плела венок из ромашек и одуванчиков.И мимо проходил Он. Увидел её и обратился: "Здравствуй, дитя".И она лишь с детским испугом глядела на Него, и не могла проронить ни слова.Тогда он тепло улыбнулся: "Какой красивый венок! Можно мне примерить?"Она робко, как лесная лань, подошла к нему, держа венок на вытянутых руках. И так волновалась она, что трепетали лепестки ромашек.

Он склонил голову перед ней, и девочка была подобно пушинке одуванчика, готовая улететь с первым порывом ветра. Торжественно и робко, словно боясь, что это наваждение, сон, она аккуратно возложила венок ему на голову."Это подарок", – беззвучно шевеля губами, произнесла она."Что?""Это подарок, Тано." – чуть громче."Благодарю, дитя. Это самый лучший подарок в моей жизни", – улыбнулся он ей. И, повернувшись, пошёл вниз с пригорка, весь высокий, строгий, чёрный – и с легкомысленным венком из ромашек на голове. А она глядела ему вслед и плакала, и то были слёзы радости и счастья.И она помнила этот день. Но она выросла, и судьба её была более печальной, чем у других Эллери Ахэ. И память о том дне была ею потеряна, ибо звали её Элхэ.Но я помню...

Помню, в Аст Ахэ была середина осени, и вечером, когда было темно, на землю лёг первый снег. Все жители твердыни высыпали во двор, и дивились, как снег волшебно искрится и переливается, отражая радужное сияние, полотнищами колыхающееся в тёмном небе.

И все, как дети, бросились играть в снежки, и двор был полон их чистым смехом, беззлобными подначками и весёлыми песнями.Мимо проходил Тано, вместе с Ортхэннером. И чей-то снежок случайно угодил Мелькору в грудь. Во дворе повисла неловкая тишина, все замерли, глядя на Тано. А он вдруг улыбнулся, зачерпнул снега, и, ловко слепив снежок, запустил его в Ортхэннера. И бросился прямо в толпу, смеясь и осыпая всех снежками.Все вновь продолжили веселье, а Ортхэннер несколько мгновений стоял изумлённо: ТАНО, а веселится как ребёнок! Но, заразившись общим весельем, и издав воинственный клич, тоже бросился в снежный бой. И Тано был прекрасен в своём искреннем веселье, и даже шрамы на лице не портили его красоты, Он был как дитя. Где-то, в пылу борьбы, потерял перчатки, но его обожжённые руки, казалось, вновь исцелились от снега, и боль в них утихла. Волосы его намокли и липли к лицу. Он был как мы. Как дитя Арты.