Пара для чудовища

«Если позволит» — это так обидно! Словно я теперь подневольная рабыня. Набираю воздуха в грудь и спрашиваю:

— Ты забрала письмо с грантом, да?

— Иди собирай чемодан, Алайна. Ведь еще даже не начинала.

Глава 2

Первой мыслью приходит на ум сбежать.

Пусть без подписанного гранта — достаточно добраться до академии и объяснить все ректору. Он ведь сможет поднять документы и увидеть среди возможных поступающих мое имя. Запросить повторную бумагу, где я уже впишу себя.

Эта идея зреет в голове, пока мы с мамой накрываем на стол к ужину, а затем и вовремя него.

Неловкое молчание не способствует аппетиту, и я толком ничего не съедаю. Все время кошусь на Никона, сидящего в особом поддерживающем кресле по правую руку от меня. Кажется, только он не погружен во всеобщее настроение. Улыбается, рассказывает о том, что ему снилось во время дневного тихого часа и смеется на собственные же глупости, словно в его маленьком мирке по определению ничего плохого не может приключиться.

— Ник, хватит, — наконец не выдерживаю я, втыкая вилку в картофелину на своей тарелке.

— Твои шутки совершенно несмешные!

Понимаю, что несправедливо груба с ним в этот момент и ничего с собой поделать не могу. Мой братец ни в чем не виноват, но для меня сейчас даже это не имеет значения.

— Алайна! — рычит отец, роняя прибор на тарелку. — Не смей говорить с ним в таком тоне!

— Да, милая, — добавляет мама чуть мягче. — Не нужно вмешивать сюда Никки.

И тут я взрываюсь. Внутренний голос вопит: «Замолчи, замолчи, замолчи!», а я делаю все с точностью до наоборот.

Вскакиваю, едва не переворачивая табурет и взмахиваю руками.

— Почему же не вмешивать?! Ему четырнадцать! Он взрослый мальчик и часть семьи.

— Алайна! — поднимается следом папа, громыхая моим именем в напряженном воздухе.

Я уже несусь на всей скорости прямо в бетонную стену. Оборачиваюсь к брату и говорю, четко выделяя каждое слово:

— Ты должен знать, что твою сестру продают за долги, как какой-то скот! Ах, да, не только за долги…

Тут меня все ж что-то останавливает, и я резко замолкаю, глядя в ясные голубые глаза Никона.

Он даже не нахмурился и не поморщился на все эти крики. Просто смотрит на меня, будто прекрасно знает все, что я могу или могла бы сказать.

— Не важно, — договариваю гораздо тише.

Отталкиваю от себя тарелку, с грохотом отскочившую к центру стола и иду прочь.

— Дочка… — слышу в спину мамин голос.

— Не смей ее жалеть! — тут же осекает отец. — Строптивице давно пора указать на ее место.