Лета Триглава

Лета Триглава

Елена Ершова

Глава 1. Из Нави

Тятку похоронили в четверг, а на седмицу он вернулся. Сначала весь вечер по крыше лупил дождь – яра в эту годину выдалась ливневая. Потом Беса услышала хлюпающие шаги и робкий стук в окошко.

– Кого лихо принесло? – простонала с лежанки маменька.

Она третьи сутки маялась лихорадкой. Видно, Мехровы дети, Горячка и Зноба, коснулись ее на могильнике. На подношения от тризны Беса накупила зелий и, отпросившись с гимназии, взяла на себя заботу о годовалом Младке.

Теперь и братец проснулся. Привстав в люльке, внимательно следил за мельтешением теней. И, только стук повторился, протянул к окну ручонку и четко сказал:

– Та-та!

Беса заложила пальцем страницу буквицы и буркнула:

– Дождь это. Спи.

Маменька беспокойно вглядывалась в сумрак. Веки у нее были кумачовыми, кожа – сухой и желтой, как береста. На верхней губе выступали мелкие капли.

– Посмотри, Василиса, – тихо попросила она. – Вдруг и правда… Сердце, вишь, так и заходится. Мнится он мне. Будто сидел там, где ты сидишь, и строгал домовину. Волосы мокрые, с бороды так и течет! И стружка! Летела белая да мягкая, как пух! Потом голову поднял и говорит: «Для тебя, Зыряна, строгаю. Сырость в щели просачивается. А тут будешь как в люльке лежать. Жди. Приду сегодня за вами…»

И зашлась мокрым кашлем. Огонек в глиняной плошке затрепетал.

– Нельзя убиваться по усопшему, – Беса выровняла фитиль. – Не будет ему покоя. Вернется упыром. Так говорят.

Помнила, как на равноденствие в гимназию приезжал волхв из самой Стрыганской пустыни. Волхв был рослым, плечистым, с окладистой пшеничной бородой, завитой в кольца. На белой рубахе золотыми нитями вышито Черное Око – круг с двенадцатью изломанными лучами, – знак старших богов и всего Тмутороканского княжества. Значит, по велению князей ехал. Рассказывал о богах, об их земных детях, о трех мирах, небесном куполе, где на золотых и серебряных цепях крутятся, сменяя друг друга, светила, а в подземное царство ведет медная лестница о сорок ступеней. А еще о том, как на себя не навлечь навий гнев… При этих словах почему-то многозначительно смотрел на Бесу, точно знал – эта белобрысая гимназистка, похожая на всклокоченную птаху, с малолетства Мехрово ремесло знает.

– Так ведь это тятенька твой, Василиса! – простонала мать. – Гордеюшка-а…

И, охая, принялась подниматься с лежанки. Плечи ее дрожали.

Беса захлопнула буквицу.

– Лежи! – прикрикнула досадливо. – Сама я.