Счастье на дне оврага

Наконец-то долой скучную юбку и еще более скучный прямой пиджак! Да здравствуют узкие джинсы и короткие платья!

А вечером ее ждали плохие новости: отца уволили с работы. Иван Анатольевич много лет проработал на государственной службе рядовым сотрудником. Его не повышали в должности, но и не увольняли благодаря его готовности работать за мизерную зарплату. Он никогда не опаздывал, прилежно отсиживал восемь трудовых часов за своим идеально организованным рабочим столом; два раза в день пил чай, беседуя о политике и руководстве с коллегой Петром Лукиным, полным пожилым мужчиной в вязаном жилете; затем обедал в положенное время, отвечал на звонки, ставил печати и ровно в шесть вечера выключал компьютер и уходил домой.

Однако после реорганизации предприятия он, в числе дюжины человек, попал под сокращение и с этой печальной новостью пришел сегодня домой.

Жена его Лариса Андреевна работала парикмахершей, и ее зарплата не позволяла жить целой семьей в городе на съемной квартире.

Поэтому, недолго думая, Иван Анатольевич решил перебраться в деревню, что находилась в пятистах километрах от Казани, и где жила его мать – одна в большом (по мнению соседей) бревенчатом доме. Лариса Андреевна, как всегда, безропотно приняла решение мужа.

– Слышь, Алин, мои вообще сбрендили, – Надя шипела в телефонную трубку, стоя у окна в своей комнате. За ее спиной, ровно посередине спальни, торцом к стене стоял шкаф, делящий помещение на две маленькие части, где только и могли поместиться по одной узкой кровати с прикроватными тумбочками: одна для брата, другая для Нади.

 – Мы через неделю уезжаем в эту дырень!

Красивый и немного взволнованный голос на другом конце провода ответил:

– Ну и что? Вы же к осени вернетесь?

– Не вернемся! В том-то и дело, – Надя снова заплакала. – Папу уволили, мы переезжаем в деревню!

На секунду повисла пауза, затем раздался протяжный вздох:

– Вот это да! Неужели ничего нельзя сделать?

– Алин, я там сдохну…

– Ты ему уже сказала?

– Нет.

Не знаю, пока не хочу говорить, – Надя оперлась о холодную батарею и потеребила край кружевного тюля, глядя в темноту улицы. В стекле расплывчато отразилось ее заплаканное лицо. – То есть и не могу, если честно. Он уже неделю не пишет и не звонит.

– Да, иду! – вдруг крикнула Алина, и снова тихо добавила: – Надь, меня мама зовет.