Игла в моём сердце

Видать, боги меня привели.

Мельничиха кивнула:

— Боги всегда лучше знают, как нам быть. И верно тебя направили. Муж-то скуповат у меня, — светло усмехнулась и прибавила: — да добрых людей не бросаем. А что ты добрая, я уж вижу.

Василиса подняла на неё взгляд и сглотнула, а мельничиха поспеши́ла заверить:

— Вижу-вижу! Не запутать меня колдовством, гостьюшка. И через него вижу, — и положила раскрасневшуюся ладонь на покрывшуюся цыпками руку. — Чай, несладко тебе пришлось-то, да? Но я вижу, знаю, что сердце у тебя доброе… — она запнулась, глядя на сжавшуюся от прикосновения девушку, глаза которой стремительно наполнялись влагой, и вздохнула: — Ох ты ж, горюшко, иди уж сюда! — и обняла.

А Василиса, бросив на мостки пелёнку, вздрагивая и скуля, обняла в ответ, впервые за три дня разрешив себе по-настоящему заплакать.

Последствия вчерашнего дождя ещё сказывались широкими, будто озёра, лужами, где вальяжно умостились пучеглазые квакушки. Василиса старалась не смотреть им в глаза. Казалось, будто они насмехались над ней.

Квакали протяжно, громко, зазывно, словно намекали, что не деться ей никуда — от себя не сбежишь.

«А вот и денусь!» — думала она, упрямо топая босыми пятками по просохшей земле. Благо, осень ещё не совсем окрасила всё в стылый угрюмый цвет, и по солнышку да быстрым шагом шлось весьма неплохо. Впрочем, сапожки всё равно пока в избе — не наденешь.

Мельничиха шла следом, неся вторую корзину с выстиранным. Хозяин уже очнулся от дрёмы и принялся за дела — пора было везти муку на базар.

Сыновья изловили-таки жабу и с интересом разглядывали. Мать прикрикнула, чтоб не нахватали себе бородавок, а Василиса вновь по привычке скукожилась, боясь мазнуть локтем по чужой голой руке, но достаточно скоро опомнилась и опять подошла ближе.

— Что с руками-то у тебя, гостьюшка? — спросила хозяйка, когда солнечный луч удобно полоснул по открывшемуся запястью.

— Что? — взглянула на начавшие кровоточить костяшки Василиса. — Это? Да то привычная я, к холодам всегда трескается, — и отмахнулась: — Зимой заживёт.

Чего на мою шкуру жир-то переводить? Я вон намедни полночи серебро чистила мыльной водой, вот, видать, и растрескало пуще обычного…

— Да не про то я, — поджала губы женщина и с сочувствием указала подбородком: — Синяки на запястьях откудова?

Девушка сжалась и натянула рукава, враз утратив весёлость.

— Да ну не хочешь — не отвечай, — сказала мельничиха и погладила её по плечу. — Я, покудова замуж не вышла, тоже всяко бывало.