Кикимора

Ладно, работай. Иди, аспирин разбери…»

Вера Модестовна стянула свое мышиное пальто и почему-то бросила на продавленное кресло в прихожей.

Сама себе удивилась – ну никогда такого не было. Потом усмехнулась – надо же когда-то начинать? Вот во всей литературе написано, что у женщины должна быть какая-то чертовщинка. А у нее?

Через плечо посмотрела на себя в зеркало старого трюмо. Ага... Джейн Эйр местного розлива... а-ля сиротка престарелого возраста.

«И чего это я? Ведь правда – бабка... пыльная скучная бабка.

И вполне могла бы иметь такого же победно-настырного внука... в сорок-то лет… Если б соответствующая чертовщинка имелась. Хотя нет – у меня он был бы противно ноющий и с вислым носом. И крошечными извиняющимися глазками. Весь в бабку…»

Она машинально стала перебирать флакончики и коробочки на трюмо – лекарства, оставшиеся после матери.

«Нет, точно повешусь. Или лучше бы , конечно, отравиться... А еще лучше – газом надышаться. Говорят, лежат упокоенные розовые и красивые... ну почти красивые.

Если их сразу найдут. В моем случае – найдут через год. Или два. Хотя мне-то что? Кота жалко… А собственно, почему? Он же тоже надышится рядом... как домашнее имущество.»

Кот почуял недоброе, высунул морду в прихожую и сварливо рыкнул.

Вера Модестовна вильнула тощим бедром и упрямо метнулась в кухню. Включила конфорку. Газовую. Та противно зашипела.

«А вот вам всем…» - закусила губу побитая молью Джейн Эйр.

И улеглась в кабинете на кожаный диван. С томом Джейн Остин.

«Какое счастье – вот так – с любимой книгой уйти в Вечность.

.. Туда, где тебя не называют старухой, где не надо редактировать нудные тексты, покупать самые дешевые пальто на распродаже. Где не надо думать о своей ущербности и мучиться желанием проснуться в постели с мужчиной.

« Прям абсурд – усмехнулась про себя Вера Модестовна – я и мужчина... да еще в постели... никогда не было.»

Хотя нет – было. Именно с мужчиной. На картошке. Куда послали их студенческую группу.

Все сидели у костра, пели про «я у тебя одна», курили и пили портвейн.

Она стеснялась – потому что не умела ни пить, ни петь, ни курить. И уходила в барак – с книжкой.

И самый пьяный из первокурсников – нелепый прыщавый недоросль - рухнул к ней на раскладушку и даже успел поелозить по телу холодной и вялой рукой. А она его ткнула пятерней в нос. Раскладушка накренилась, собралась, придавив ей голову. Все смеялись. Особенно ржал этот недоносок. Было стыдно. Даже сейчас – стыдно… Вот дура-то...