Увидеть Мензоберранзан и умереть Кн.1

Мужчины преклонного возраста в мантиях с широкими рукавами и глухим воротом, застегнутым застежками из серебра были, кажется, интеллектуалами. И все, без исключения, имели длинные волосы, свободно падающие на плечи, заплетенные в косу, либо собранные в высокий хвост. И никаких украшений. Насколько женщины были увешаны ими, настолько мужчины или явно чурались их, или носить их, попросту, не полагалось.

- Моя владычица, - раздался голосок из-за корсажа, заставив Нику прервать наблюдения, очнуться и сообразить, что молитва уже окончена, а читавшая ее прислужница выжидающе смотрит на нее, как и все остальное общество, переминавшееся возле своих мест.

- Разрешите им садиться за стол, моя владычица, - подсказал Клопси.

- Как?

- Подайте знак рукой

Ника неуверенно подняла и опустила руку, как это делала училка английского в школе. Задвигались стулья. Все заняли свои места.

- Отпустите своих сестер, моя владычица, - прошептал Клопси.

- О ком ты говоришь?

- О тех, кто только что прислуживали вам.

- Мои сестры - прислуга? Родные?

- Единокровные. От одной матери.

- Благодарю вас, - ошарашено улыбнувшись, произнесла Ника, обратившись к ним. - Вы можете занять свои места.

Что-то испуганно пискнул Клопси. Служанки, оказавшиеся ее сестрами, странно смотрели на нее. Та, что казалась помладше, перевела растерянный взгляд на старшую, та невозмутимо поклонилась и прошла к своему месту.

- Вы не должны с ними разговаривать. Достаточно было одного жеста, чтобы отослать их.

- Ну, ничего себе! Они же мои сестры.

- Так что же, - продолжал пискляво выговаривать ей Клопси. - Они призваны служить вам, Матери Дома де Наль, моя владычица.

- Слушай, а твоя владычица вообще с кем-нибудь здесь разговаривает?

- Для этого у нее есть я.

Слуги начали разносить блюда. Перед Никой торжественно водрузили тарелку из тонкого хрусталя с золотистыми вкраплениями, на которой лежало нечто зеленое и кашеобразное.

- Я это есть, не буду. Спасибо, не хочу, - с гримасой отвращения прошептала она, когда слуга отошел, и обвела понурым взглядом огромную полупустую залу.

От этой чужеродной, торжественно-мрачной величественности на нее накатила острая тоска. До того захотелось домой, подальше отсюда, что пришлось стиснуть зубы, чтобы не расплакаться. Как ее сюда занесло? За что над ней так зло подшутили? И ведь это даже не смешно.