Один на один. Бессонница

И порой хотелось закричать матери и отчиму: «Да вот он я, вот! Вы не видите?» Наверное, ради этого он и примыкал то к одной, то к другой субкультуре, писал стихи; чуть раньше, лет в двенадцать, скакал по крышам гаражей – искал любой способ достучаться. И только больше отстранялся. Теперь уже намеренно, боясь навлечь беду на их дом.

«Беги, они близко. Близко», – твердили письма от «анонимного доброжелателя». Евгений не хотел воспринимать всерьез этот навязчивый спам. Но сам временами чувствовал, как возле дома проносятся смутные тени, чувствовал уже не как человек, а иным непонятным инстинктом. Они искали монстра, пока не догадываясь, что в квартире на первом этаже долгими ночами лежит без сна скованный страхом мальчишка. Вампир.

Уже два месяца Евгений обливался холодным потом, когда раздавался звонок в дверь или сигнал домофона. Учащавшиеся с каждым днем расспросы родителей тоже все больше тревожили. Похоже, они постепенно догадывались, что он не носит линзы и не красит волосы. Или просто хотели узнать, что с ним происходит.

«Сложный период взросления», – так говорили о подобных поступках его сверстников. Чтобы скрыть клеймо зверя, он часами сидел в своей комнате, прогуливая школу, задвигая дверь диваном. Торчал в пустом угрюмом помещении, напоминавшем безликий гостиничный номер.

Пару лет назад он решил, что уютная спальня с моделями кораблей и фигурками динозавров на полках слишком отдает детством. За что он ненавидел эту пору? Не сказал бы точно. Как будто завидовал сам себе за беззаботность и наивность.

А может, за то, что в этом далеком и неуловимом времени, в детстве, их с матерью бросил отец. И через два года пришлось звать незнакомого дядю папой. Он был противным и остался в памяти пятилетнего Евгения силуэтом, который заносит руку, а потом ударяет маму по лицу.

– Тупая курица! Тупая! – орал он.

– Ты не работаешь! И еще обвиняешь меня? – визжала мать.

– Да где сейчас работать, а?! Тупица! Давай деньги, тварь!

Он бил маму! А Евгений отчаянно плакал в своей комнате в окружении игрушечных динозавров, равнодушно скалящихся пластиковыми клыками. Он не до конца понимал, что происходит, мама до сих пор не рассказала, с кем и почему тогда связалась. Почему этот «гадкий дядя» не работал и бил. Расспрашивать не хотелось. Страшно было узнать что-нибудь похуже того, что схватило зыбкое детское восприятие.

Вскоре после скандала этого «недопапу» выгнали. А еще через год появился незнакомый дядя в квадратных очках, которого снова велели звать «папой».