Атака Скалистых гор

Двадцать два метра вращающегося над головой винта – это совсем не подмигивание пульсара, но и не шуточки – ветровой поток может смахнуть вас за борт прямо отсюда, не спрашивая фамилии, и даже без поддельного, выданного без расписки паспорта.

Да, теперь вы дополнительно убедились, что эта вселенная устроена препаршиво. Однако непредельно. На этот раз тут совсем не империалистический десант, с которым вам даже нечем было бы сойтись врукопашную. Тогда уж действительно лучше за борт вместе с Лизой Королевой в обнимку и глубокое погружение в Центрально-американский желоб.

Кто-то до ужаса знакомый, но покуда не опознанный во мраке ночи, машет вам ручкой в просвет сдвинутой в сторону створки. Потом все-таки спрыгивает, пригибаясь бежит по палубе. И вот уже…

Господи, перед вами чудо реанимационной медицины 2030 года – Потап Епифанович Драченко собственной персоной.

– Ну, здравствуй, лейтенант Минаков! – говорит он, найдя акустический просвет в частотной палитре продолжающих распиливать воздух лопастей.

– Мы снова где-то потребовались? – интересуется Герман даже не надеясь перекричать двадцатидвухметровую мясорубку навсегда изрубившую в куски звезды.

– Ты предельно догадлив, Герман Всеволодович. Просто на диво, – смеется, соревнуясь децибелами с геликоптером, Епифаныч. – И вообще, дайте я вас хотя бы обниму, дорогие мои солдаты.

– Ну-ну, майор, предупреждаю, я до ужаса ревнив!

Но, наверное, голос Германа совсем не может соревноваться с вертолетным двигателем, ибо Драченко наваливается на них обоих всей своей тушей, а большущие лапищи сминают их, как щупальца Кракена, затаившегося в глубине Центрально-американского желоба.

Конечно, эти мегапарсеки устроены на диво бездарно, однако есть в них все-таки что-то эдакое. Как бы получше объяснить…

2. Паровозная топка времени.

До этого он жил как все. Шлялся туда-сюда, по возвращении делая крюк мимо упирающихся в небо тридцатиэтажных башен, а конкретнее, возле больших, блестящих баков для мусора. Он в них не рылся, ну разве что несколько раз, когда вечерело и в сумерках получалось пересилить стыдливость. А обычно, так, заглядывал, как бы между прочим – иду, понимаете, гуляю; да вот теннисный мячик тут обронил, может, закатился куда? А, ну нет и нет, не в претензии.