Гнев. Проклятые Дары.

Вокруг всегда был одинаковый серо-белый вечер. Не наступали ни темная ночь, ни солнечный день. И метель. Ни на секунду не прекращающаяся метель, через одинаковые промежутки времени перерастающая ненадолго в настоящую бурю. Лишь мои заклинания не позволяли порывам ветра подхватить меня будто снежинку и, разбить как рыбу о лед. Миллионы заполнявших все пространство в моменты бури льдинок, словно иглы, кололи и рвали нежную кожу незащищенного лица. Если бы я не могла заживлять раны и убирать отметины, то уже была бы похожа на закаленную сражениями воительницу, а не молодую ведьму, не прожившую и тысячи лет.

Теперь я ненавижу снег и ветер. Как только найду источник для пополнения силы, чтобы даже не задумываться о ее остатке, первое, что я сделаю – устрою этому миру грандиозное терраформирование.

За спиной снова раздалось чавкающее похрюкивание. Оглянувшись, скорее, чтобы убедиться, что моя компания все еще со мной, я отметила, что белых мохнатых шаров, бредущих за мной, стало трое. Каждый раз, когда я поворачивалась к ним, они замирали и всем видом показывали, что они просто большие сугробы.

Звери были внушительных размеров, весил каждый, наверно, раз в десять больше, чем я, и, вероятно, были они хищниками. Но почему-то не нападали на, казалось, столь легкую добычу. Да, на первый взгляд я была не то, что беззащитной, я была практически голой, и прикрывали мою наготу лишь шелковые набедренная повязка и перевязь на груди. В окружающий ландшафт я абсолютно точно не вписывалась.

– Я вас вижу, – крикнула сугробам и погрозила кулачком, – того, кто вздумает подойти ближе чем на пятьдесят шагов, сожгу заживо, а остальных сделаю, – начала я и запнулась.

Улыбка снова заиграла на моем лице. Да что же это в самом деле? Первородная ведьма сбивает ноги о промерзшую землю, а свита облизывается, ожидая, когда она споткнется и сломает себе шею.

Полностью развернувшись к мохнатым комкам, я сложила ладони лодочкой и выставила руки в сторону взволнованно захрюкавших зверей.

Самый большой из них, очевидно, осознав, что выслеживание добычи завершено и, хочешь не хочешь, придется приложить какие-то усилия для того, чтобы ей полакомиться, грозно зарычал и оторвался от снега. Поднимаясь на скрытых до этого момента четырех лапах, он вырос, наверно, раза в два. Теперь его мохнатое туловище начиналось почти на уровне моих глаз. У существа не было ни глаз, ни носа. Зато был рот. Все его брюхо было одним большим зубастым ртом.