Кодекс Крови. Книга III

Но, как оказалось, это были лишь цветочки, ягодки пошли потом.

— Юра ухаживал за нами три месяца и на выпускном сделал предложения.

— Обеим? — не удержался я от вопроса.

— Обеим, но твой дед не благословил его выбор.

Мои брови уже просто поселились у кромки волос в удивлении. Я боялся прервать откровения Кобровой, нутром чувствуя, что эта информация мне ещё пригодится.

— Наши отцы отказали, — Елизавета Александровна рассматривала рубиновые отблески пламени на полу. За окном стемнело, и мы оказались в приятном полумраке.

Магические бра давали приглушённое освещение, не нарушая нашего уединения. — Я смирилась, а Маша — нет. Она сбежала с твоим отцом.

— Не думал, что в моей семье кипели такие страсти, — честно признался я.

— Знаешь, вспоминая твою матушку, я тоже не верила, что она способна на такой отчаянный поступок, — Коброва взяла тарталетку с подноса и губами сняла сыр с оливкой с тонкой шпажки. Я снова словил себя на мысли, что все движения этой женщины безумно эротичны. — Думаю, на неё повлиял оракул.

Я вынырнул из водоворота порочных мыслей, порождённых одним действием Елизаветы Александровны. Память Михаила подбросила ворох обрывочных сведений про оракулов. Личности полулегендарные, способные одним своим предсказанием менять ход истории стран и народов.

— А что где-то здесь живёт оракул?

— Жил, — поправила меня Коброва, — умер от древности лет десять назад, — и съела ягоду спелой клубники, перед этим облизав её кончиком языка, словно настоящая змея.

«Да твою же мать, женщина! Что же ты творишь!?» — билось набатом в моей голове.

Я сжал снифтер с коньяком так, что стекло треснуло.

— Елизавета Александровна, если вы сейчас же не прекратите, то, несмотря на тёплые отношения, связывавшие вас и моих родителей, несмотря на разницу в возрасте и ваше замужество, я разложу вас прямо здесь на этом столе и доставлю такое удовольствие, после которого мужа к себе вы больше не подпустите.

Коброва пару секунд всматривалась в мои глаза, а потом вздрогнула и с неё слетела пелена эротизма, до того затапливающая комнату волнами.

Женщина побледнела и вся сжалась, словно в ожидании удара. Мне совершенно не понравилась такая реакция.

— Прошу простить меня, Михаил Юрьевич, — она сжала кулаки так, что поранила ногтями ладони, и подняла взгляд на меня, — подобное более не повторится.

Батюшки, да Коброва у нас псионик, выходит. И всё это время она шарашила по моим неокрепшим гормональным мозгам молотом своих способностей.