Эсхатология

Несчастного связали, чтобы не причинил себе увечий, но было уже слишком поздно: мозг его стал жидким и вытек через уши, нечестивое создание бесилось, силясь разорвать путы и пускало желтую пену. Повинуясь неписаному закону, жертву умертвили и разделили – мясо пошло на ужин в общий котел, а кости закопали, как приношение прожорливым подземным богам.

Отужинав и тайком вкусив еды и пития из собственных запасов, утомленные путники сгрудились у костров, предоставив смердам возможность удовлетворять свои животные инстинкты в породившей их тьме. И Констант, воскурив дурманящих трав, повел рассказ. История ночного убивца вынырнула из забвения, колыхнувшись перед зачарованными слушателями вереницей бесплотных миражей. Кожаные шатры, протоптанные в кучах отбросов тропинки, сюда, ближе к центру, где на земляном возвышении – о, ужас! – взмах секирой и белокурая голова юноши скатывается, но в миг подхваченная десятком нетерпеливых рук в крещендо торжества взмывает ввысь. Добычей «чующих зло» стал застигнутый врасплох в собственной норе отпрыск греховной связи ведьмы и вороватого волкодлака. Но в следующее полнолуние – множество дурных знамений и змеиный яд в колодцах, повсюду смятение и страх. А где-то, незнающая равных среди ведьм, жестокая бестия и безутешная мать, бормочет заклинания, помешивая булькающее варево. Среди маслянистых пятен и коросты плавают клочья рыжей шерсти, крупные ягоды. Ведьма хватает висевший на придорожном валуне тот самый череп, и опускает в вонючее варево, затем пронзает себе горло. Она отдает свою жизнь, во имя высшей цели, дабы мог появиться на свет вечный мститель, ночной убийца, и тот, возрожденный, поднимается из котла, обрастая плотью!

– Довольно пугать людей! Убийце нечего делать там, где уже есть один, – возмущенный звонкий голос надвое рассек ветвь повествования.

В наступившей тишине над осколками сказания становится слышна возня невольников: сладострастные вздохи, чавканье, звон цепей.

Сын князя Сандр, воспитанник престарелого учителя, Константа с любопытством взглянул на говорившего. Им, точнее ею, оказалась молодая девушка. Чарующие темно-карие, почти черные глаза глядели бездонным омутом, хранящим клокочущую дерзость и вызов, а морщинки, собравшиеся в уголках глаз, тем не менее, выдавали отходчивый жизнерадостный нрав.