Лунный князь. Беглец

Пес ворочался, репьи царапали мой израненный бок, но сил отодвинуться не было. Все они уходили на то, чтобы собрать из осколков мою жизнь. Ясно было одно: лишившие меня памяти не затронули то, что касалось Подлунья. 

Я помнил до мелочей мою жизнь в Нертаиле, перемежавшуюся с походами — император с младенчества брал нас с братом на очередную войну. Легко вспомнился язык, а ведь, если в Линнерилле я говорил на другом языке, должен остаться акцент. 

Смотритель изредка подходил, приносил воды. А поняв, что подобранный парень умирать не скоро соберется, вздохнул:

- Раз не помер, выживешь, стало быть.

Когда ел-то последний раз?

Я промолчал, тщетно пытаясь вспомнить.

Старик накрошил немного хлеба в кружку с оставшейся на дне водой.

- Ешь. Много сразу нельзя.

Я съел, и тут же меня вырвало.

- Помрешь, стало быть, - пожал он плечами.

Под вечер он вынес бадью с водой, остриг мне спутанный колтун волос, помог помыться. Под корками оказалось не так и много ран, зато множество синяков всех оттенков от желтого к фиолетовому.

Порезы на ребрах уже затянулись, оставив белые шрамы. Я же не человек, на мне все заживает куда лучше, чем даже на собаке. 

В дом я вошел, опираясь на старика, но зато на своих ногах. Смотритель уложил меня на постель и напоил жиденькой похлебкой.

- Как зовут-то тебя, мертвяк? – угрюмо спросил он.

- Не помню.

Он кинул острый и очень умный взгляд из-под седых бровей. 

- Ну, скажешь, как вспомнишь. А пока буду звать тебя Лостер. Внука моего так звали.

Помер он. Сколько тебе лет? 

На этот раз лгать не пришлось:

- Не знаю. А какой сейчас год?

- Пять тысяч тридцать второй от спасения мира. 

Я ужаснулся. Мне семнадцать! Десять лет кто-то украл у моей памяти! 

- Переодеться бы тебе надо, Лостер. Тут кое-какая одежонка имеется, от прежнего паттера осталась. Ветхая, да все лучше, чем твое рванье. Примерь, - смотритель открыл сундук в углу, вытащил штаны и рубаху. А пока я одевался, он подошел к полке с горшками и вытащил тряпичный сверток.

Развернул. На тряпице блеснул узорный металл. - Твое, парень?

Я узнал мамино кольцо и жреческий нож с узорчатой рукоятью и узким лезвием, испещренным рунами. Наверняка старик вытащил их из моих лохмотьев. Глупо. Как все глупо!

- Не мое. Подобрал я это, - сказал я. И совсем не лгал.

Кольцо я поднял в святилище с горстки серебристого праха, оставшегося от матери, рассыпавшейся после того, как Ионт ударил ее этим ножом.