Лимб

Если погибал мастер, уходил из мира живых и его питомец. Все знали, что Рык принадлежит Ольгерду — живой легенде, Знающему-на-Перекрестках. С Ольгердом что-то случилось в Предельных Чертогах, он так и не сумел вернуться домой. Да и где его дом? Поговаривали, что неподалеку от Ламморы, в забытой богами деревушке. Если мастер и бывал на Атолле Миядзаки, то редко, наскоками. Всегда гостил у Брина и Навсикаи, жуткую зверюгу запирал в пещере на нижних этажах конструкции.

А что теперь?

В доме — странные постояльцы. Навсикая выросла, изменилась до неузнаваемости. Из веселой девочки превратилась в нескладного подростка. Одевалась дочь потомственных торговцев в серую хламиду наподобие тех, что носили мастера из Гильдии Ольгерда. Вела себя замкнуто, с соседями не общалась.

Вторым жильцом стала Мерт, жена пропавшего мастера. Поговаривали, что у женщины темное прошлое.

Люди сведущие уверяли, что Мерт и Навсикая учинили лютую бойню в Тарросе. Что именно там произошло, никто не знал, но слухи ходили один страшнее другого. То ли Мерт пересеклась с одним из хошанских кланов убийц, то ли с небесными ассасинами. Выжила чудом. И решила пожить у Навсикаи, прихватив с собой рлока.

Такие дела...

После войны с Пацифидой уже ничему не следует удивляться. Вековой уклад рухнул, беспризорные хищники разгуливают где ни попадя.

Рык никого не трогал.

Вечером пробирался на крышу, укладывался на остывающих проконопаченных досках, да так и сидел всю ночь. Взгляд у зверя был отсутствующий, словно он пребывал где угодно, только не в Преддверье. Иногда на крыше появлялась Мерт. Садилась поодаль и молча смотрела на Океан. Хищник на новую хозяйку не реагировал — между ними сложились доверительные, но весьма прохладные отношения.

Никто не мог заменить Ольгерда.

Каждый из них тосковал по-своему. Порой человек и зверь обменивались образными слепками. Знак взаимного уважения. Рык позволял себя кормить, мог пройтись с женщиной на рынок или еще куда-нибудь. Выгуливать машину смерти не требовалось — хищник научился справлять свои потребности на отдаленных террасах пристенного города — там, где местные жители устроили свалку старых вещей.